Как сообщает «Прессбол»:

Профессор Захар ШИБЕКО, один из крупнейших белорусских историков, умеет рассказывать о любимом предмете так увлеченно, что в процессе нашего интервью ловлю себя на мысли: мне попался собеседник, не встречавшийся давно. Не спортсмен, из которого надо клещами вытаскивать банальные истины, а человек, что эти шаблонности и пошлость, когда-то вдалбливаемые нам еще с периода счастливого советского детства, на веру брать перестал. И написал шесть книг — о белорусских городах и людях, приносивших славу нашей земле. Сейчас готовит рукопись седьмой — «Историко-культурный потенциал бывших местечек (маленьких городов) Беларуси времен Речи Посполитой и Российской империи».

Он не будет академиком

— Возможно, назову книгу иначе, по-современному, сделав уклон на туристический потенциал этих местечек. Чисто моя идея: приблизить академическую историю к требованиям времени. Материалы собирал в том числе и в Германии — немцы любят приглашать профессионалов в разных сферах человеческой деятельности, покрутить их, посмотреть со всех сторон...

— А чем им интересен белорусский профессор?
— Они пока не знают, в чем может выражаться их интерес к белорусским местечкам. Но мне очевидно влияние немцев через Польшу и на Великое княжество Литовское, и на Речь Посполитую. Те же знаменитые башни Мирского замка, по сути, копируют въездные ворота замков северогерманских городов. Кревский замок — практически идентичная копия замков Тевтонского ордена.

— То есть в очередной раз приходим к неутешительному итогу: нет у нас ничего своего...
— Я бы так вопрос не ставил. В композиции Мирского замка чувствуется также и влияние итальянской архитектуры. Но подобная интеграция делает памятник еще более ценным и исторически значимым.

— Слышал, в детстве вы собирались быть клоуном, а стали профессором и, может, даже до академика дорастете...
— Здесь у меня не получится: я не разделяю идеологию, существующую в нашей стране. Утешает, правда, что таких, как я — народных академиков — много, и они выполняют все условия для получения этого звания. Но поскольку Беларусь пока не стала страной национальной (в истинном смысле этого слова), а все еще остается постсоветской, со всеми атрибутами СССР — совещаниями, декретами и указами, то на официальное признание рассчитывать не приходится.
Впрочем, не в этом суть. Хочу, чтобы белорусы самоидентифицировались как нация. Ведь отечественные герои — это не Сталин, не Ленин, не Маркс, не Куйбышев с Калининым и Свердловым, не прочие активные деятели партийного строительства, чьими именами названы тысячи улиц и площадей в нашей стране.

Революционеры с наганом

— А кто же они, герои Беларуси? Кого нам стоит взять для точки опоры?
— Во-первых, такой человек не должен быть один, иначе все сведется к культу личности, и мы получим еще одного Сталина. Здесь требуется целый пантеон людей из самых разных сфер. А вообще белорусским героям всегда не хватало, на мой взгляд, аристократизма, героизма и даже какого-то духа авантюризма.
Национальный герой в нашем привычном представлении — это революционер с вороненым наганом, в кожаных штанах, готовый умереть за идею. Если не готов или не умирал, он уже не герой.
Герои могут быть и в науке, искусстве, предпринимательстве, спорте. Мы должны стать нацией самодостаточной, а не сводить себя до уровня эдакого забитого народа в лаптях и с колтуном в голове. «Дурны мужык, як варона» — этот стереотип у нас навязывался от Франциска Богушевича до большевиков, которым такой белорус очень даже нравился.
Хотя у нас хватало и князей, и аристократов, и представителей духовенства. А Кароль Чапский — городской глава Минска 1890–1904 годов? Он, безусловно, явился героем своего времени, сделавшим Минск европейским городом.

Лучший минский буржуй

Чапский был высокообразованным человеком, экономистом, ставшим городским главой в тридцатилетнем возрасте. Кароль сразу же развернул бурную деятельность и сделал все, что только было возможно в то время: обустроил водопровод, открыл конку, провел электричество в дома и на улицы, навел порядок в медицинских учреждениях, открыл кредитное товарищество, выдававшее ссуды минским ремесленникам и предпринимателям, и так далее.
Но в нашей истории Кароль сохранился лишь на этикетке одноименного пива «Граф Чапский» — кстати, потому что приложил руку и к основанию белорусского пивоварения.

— Почему бы в честь его не назвать улицу в Минске?
— У нас нет традиции увековечивать в людской памяти предпринимателей. По советской логике, Чапский — буржуй недобитый. Его даже в царской России обвиняли в растранжиривании городских денег, хотя в действительности все было наоборот. Так как в городской казне постоянно не хватало денег, он брал кредиты под самые разные проекты и, когда приходило время их оплаты, очень часто закрывал долги собственными средствами.
Чапского реабилитировали только после смерти — в 1910 году. Кстати, тогда же друзья предложили переименовать в его честь Михайловскую улицу — теперешнюю Коммунистическую. Ничего из этого не получилось, хотя идея мне кажется в высшей степени справедливой. Пусть бы улица носила имя конкретного человека, разве что только домик РСДРП можно было оставить по старому адресу: Коммунистическая, 1.

Капский — тот же Чапский

— Я читал одну статью, в которой автор нашел немало параллелей в характере и образе поведения графа Чапского и Анатолия Капского — героя времени нынешнего...
— Лично я не знаком с Капским, но по своим устремлениям это, несомненно, люди одного вектора. У каждого из них была и есть потребность сделать родину лучше. Такова участь лидеров — они всегда хотят и добиваются большего, чем другие. Характерная черта Чапского в том, что энергия била из него просто фонтаном. Он запросто мог после обильного ночного кутежа в Минске сесть на коня и помчаться в свое имение в Станьково — за 40 верст, дать нагоняй управляющему и к утру вернуться в город, чтобы потом как ни в чем не бывало приступить к делам.

— Капский тоже любит утренние поездки в Борисов — правда, уже на железном коне, — во время которых активно разбирает с журналистами их последние публикации...
— Видимо, теория о переселении душ имеет под собой довольно веские основания. Капский, насколько знаю, начинал как предприниматель, да? Когда у человека есть определенный доход, он становится свободным во многих отношениях. Понятно, что абсолютная свобода невозможна, но я уверен: без Капского БАТЭ не добился бы того, что есть у этого клуба сейчас. Был бы еще один заурядный середняк чемпионата Беларуси, а не команда, с которой в Европе ассоциируют нашу страну.
Для меня Анатолий Капский — герой современный. Любой герой — это талант, рождаемый природой и шлифуемый характером. Стремление к самодостаточности и самосовершенствованию при всей своей очевидности свойственно немногим. Порывами и временами оно, очевидно, присутствует у каждого из нас, но по-настоящему больших успехов добивается лишь тот, кто постоянно готов работать над собой — разумеется, не для личного кармана, а для общества, иногда и для любимой женщины.

О героях былых времен

— Общественное сознание скорее всего назовет в числе героев века минувшего песняров белорусской доли — Якуба Коласа и Янку Купалу.
— В плане канонизации эти фигуры довольно сложные и противоречивые. А вот Василь Быков попадает под это определение практически стопроцентно. Но его улицы в Минске до сих пор нет. Это выглядит опять-таки дико.
После распада Российской империи лидерами нации были братья Луцкевичи, Антон и Иван. Люди почти не знают о них, но именно Луцкевичи создали нашу первую партию — Белорусскую Социалистическую Громаду, основали первую белорусскоязычную газету «Наша нiва» и стали авторами проекта Белорусской Народной Республики, провозглашенной 25 марта 1918 года.
Был еще Вацлав Ластовский — один из активных деятелей Громады, премьер-министр БНР, человек необычайно образованный и погибший затем в сталинских застенках. Мой коллега Андрей Киштымов рассказал о белорусском инженере Антоне Стульжинском, директоре бумажной фабрики в Добруше. Именно он построил в этом городе первую отечественную электростанцию, первым в Российской империи ввел 8-часовой рабочий день, значительно улучшив социальный пакет рабочих и членов их семей. Кроме того, добился выдающихся показателей в производстве бумаги, которая имела право на водяной знак в виде герба Российской империи.
Я недавно ознакомился с одним социологическим опросом, проводившимся по интернету, — то есть среди молодых белорусов, назвавших национальных героев, — и точно таким же исследованием, в котором принимали участие широкие слои населения, в том числе люди зрелого и пожилого возраста. Мне было интересно, в каких персоналиях эти две группы единодушны.

— Ну и?
— Франциск Скорина, Евфросиния Полоцкая, Кастусь Калиновский, Тадеуш Костюшко, Франциск Богушевич, Лев Сапега и Всеслав Чародей. Таких вот семь национальных героев. Но опять-таки это исторические персонажи, среди которых нет ни предпринимателей, ни деятелей науки и искусства, за редким исключением. О спортсменах речь тоже не идет, хотя я включил бы в этот список Ольгу Корбут — человека, давно ставшего символом Беларуси.

О Корбут, Домрачевой и Азаренко

— А я не включил бы. Много слышал о ее человеческих качествах от спортсменов, выступавших вместе с ней. Книгу читал ее тренера — о том, как на самом деле создавалась знаменитость.
— Моральность человека тоже весьма важна. Он может что-то очень хорошо делать — например, высоко и далеко прыгать или писать замечательные книги, но при этом быть карьеристом и, что называется, колебаться вместе с линией партии. Пушкин ставил такой вопрос: может ли жить в одном человеке талант и злодей? Александр Сергеевич считал, что это невозможно. Однако время показывает, что и невозможное бывает возможным.

— А кого из нынешних звезд спорта вы внесли бы в список потенциальных героев нации?
— Дарья Домрачева и Виктория Азаренко, на мой взгляд, самые медийные белорусские спортивные персоны в мире. Из-за выдающихся успехов на международной арене они постоянно находятся в прицеле журналистов. Но, к сожалению, я не знаю их моральных качеств.

— Даше зачет сразу ставим. А на Вику белорусские журналисты обижаются, почему-то скрывается она от них, не дает возможности понять, что у нее внутри.
— Не вижу в этом ничего страшного. Главное, чтобы человек не делал плохо окружающим. Для уровня нашего сознания это вполне приемлемо. Вряд ли стоит ожидать от спортсменов заявлений патриотического или гражданского толка.

В гостях у сказки

— Вообще-то надо помнить, что даже выдающиеся атлеты выступают за деньги и о родине зачастую говорят лишь в подобающих случаях, дабы не прослыть жлобами. Флаг, поднимающийся в небо, — хорошо. Но если родина не платит за это адекватно, то в следующий раз спортсмен будет поднимать навстречу солнцу другое полотнище.
— Согласен, человеку свойственно относиться к жизни прагматично. Но давайте не будем забывать, что в глазах обычных болельщиков звезды спорта — это символы страны, которыми можно гордиться. Они работают на имидж Беларуси и уже за это достойны уважения.

— Позволю с вами поспорить. Мне кажется, на восприятие страны успехи ее спортсменов никак не влияют. Это продукт для внутреннего потребления, для подтверждения собственной самодостаточности, ибо мы никому настолько не нужны, как самим себе. Сказка и миф, что в каких-то странах всерьез обсуждают успехи белорусского спортсмена, пусть даже и ставшего чемпионом мира.
— А кто сказал, что нам не нужны сказки? Без них неинтересно жить. Люди по натуре своей сказочники, особенно историки. Они придумывают мифы, в которые сами и верят.

— Неплохая у вас работа.
— Но мы это делаем не потому, что так хочется. Просто приходится иметь дело с мертвыми, кусочками текста, черепками, костями. И если нет фантазии, то не увидишь свою страну 200-летней, например, давности. Чтобы реально описать события тех времен, надо суметь туда перенестись, что опять-таки удается не многим.

О свастиках и звездах

— Давайте заглянем во время не столь далекое — немецкую оккупацию. Считается, что белорусы обладают мирным и добродушным нравом. Отчего же тогда они интенсивно писали друг на друга доносы в лихую годину, начиная со времен НКВД?

— Миф о том, что белорусы толерантны, придумали россияне. Им выгодно снисходительно хлопать нас по плечу и говорить: «Молодцы, ребята, вы все вытерпите, даже если сесть вам на шею...» Хотя белорусы бывают и очень злыми, мстительными, злопамятными, им не чужд ни один человеческий порок.

В 1941–1944-м дело едва не дошло до гражданской войны, когда полицаи воевали с партизанами и в этой войне полегло много мирных жителей. Потом их убийства приписывались фашистам. Это была очень жестокая война, в которой обе стороны не останавливались ни перед чем: одни вырезали на спине своих жертв звезды, другие — свастику.
Но про эту войну в советской официальной историографии ничего не сообщалось — проще было все свести к противостоянию наших и немцев. О чем говорить, если первую историю партизанского движения Беларуси написал нарком внутренних дел БССР Лаврентий Цанава!

— Моя бабушка рассказывала, что в деревне партизан боялись больше, чем немцев: те хоть что-то оставляли, а народные защитники забирали последнее.
— Это правда. Любой, живший под оккупацией, может подтвердить ее слова. Однако война — жестокая штука. Партизан тоже можно понять — им надо было выжить и не замерзнуть от холода. Но среди них были и те, кто занимался мародерством, забирал последнее, а потом все продавал и пропивал. Это была беда честных партизан — они, получается, ничего не имели, а тот, кто грабил, жил довольно неплохо.
На самом деле партизаны были сами по себе — по большому счету, Сталин их не поддерживал, равно как и Гитлер полицаев. Те тоже ходили с винтовками Первой мировой войны. Оба диктатора сомневались в намерениях как первых, так и вторых: а не повернут ли они потом оружие против того, кто им его давал?
Советские партизаны концентрировались главным образом на востоке Беларуси и до 1943 года на западе их почти не было, в соответствии с соглашением польского правительства, находившегося в Лондоне. А когда это соглашение было нарушено, партизаны ринулись в Западную Беларусь и стали вырезать представителей Армии Крайовой — польских партизан.

— Зачем?
— Было опасение, что после войны Польша станет претендовать на земли, которые были отняты у нее в соответствии с незаконным пактом Риббентропа—Молотова, подписанного Германией и СССР в 1939 году. Поэтому необходимо было целиком взять под контроль Западную Беларусь. И только Потсдамская конференция утвердила СССР в этих правах, потому что историю пишут победители. Но, по сути, наша страна стала лишь ареной сражения между нацистами и коммунистами.

— Но если бы она не находилась в составе сборной СССР, немцы ее легко перешагнули бы, как любую европейскую страну того времени.
— Белорусские коллаборационисты, перешедшие на сторону фашистов, рассчитывали, что вначале они помогут немцам, которые разобьют Сталина, а затем союзники прикончат самого Гитлера, и тогда Беларусь сможет претендовать на то, чтобы стать самостоятельной независимой державой.

— Довольно хитрая и мало осуществимая схема.
— Да, этот расчет не удался. Клеймо пособников оккупантов у националистов осталось, и коммунисты умело использовали ситуацию, объявив тех, кто говорит по-белорусски, предателями, ассоциируя их с носителями фашистской идеологии.

Каждый из нас немного большевик

— Интересно, когда вы стали ненавидеть коммунистов? Уверен, юный Захар Шибеко был примерным пионером.
— Да я плакал от радости, когда меня приняли в комсомол! Это была такая великая честь... А как позже выяснилось, секретарь райкома комсомола, выдававший мне членский билет, превратил свой кабинет в бордель. Первые сомнения зародились в университете, когда нам, членам студенческого театра, запретили постановку пьесы чешского автора — как раз в то время состоялось вторжение советских войск в Чехословакию. Нас по очереди вызывали на ковер и проводили соответствующие беседы.
Моя жена была еврейкой, и я столкнулся с фактом дискриминации представителей этой национальности при устройстве на работу. В газетах у нас писали одно, а на деле происходило совсем другое.
Да и вообще, если ты честный историк, неизбежно придешь к выводу, что коммунизм — это строй, легко перемалывавший миллионы человеческих судеб, девальвируя само понятие «жизнь», которая при СССР, по сути, ничего не стоила.
Во время перестройки у меня была возможность работать в секретных архивах. Изучив огромное количество документов, я вполне ясно представлял, по каким законам строилась эта страна. Хотя на самом деле избавиться от большевистской идеологии очень трудно. Чувствовал это по себе, да и, думаю, каждый из нас в разной мере это ощущает: в нас слишком упорно вдалбливали истину о самом прогрессивном строе рабочих и крестьян и прочую ахинею.
Кто-то вообще не хочет избавляться от старых догм, его напрягает любое движение. Удобнее всего плыть по течению, говоря всю жизнь заготовками и клише, придуманными десятки лет назад. Раньше считалось так: все, что написано в газете, — правда. Телевидение тоже одурманивало и русифицировало Беларусь на полную мощь.

— Но теперь ему смерть пришла. Интернет убьет официальную пропаганду, уже убивает...
— Да, процесс необратим. Радует, что молодые люди с головой на плечах — это уже не мы, которых с детства заставляли считать маленького Володю Ульянова едва ли не иконой. Они часто не знают, кто это такой.

— Сие не есть хорошо.
— Да, это их не красит, зато показывает неэффективность работы идеологического аппарата, которым сегодня располагает государство.

История наших катастроф

— Если говорить о нашей стране, то мы столкнемся с историей катастроф, когда следующий период вытекал из предыдущего. Спокойной жизни у нас никогда не было.
Существовали Полоцкое, Туровское княжества, цивилизация была православной — византийского образца. Потом эта империя распалась, нападение монголо-татар, снова все разрушилось, а с появлением Великого княжества Литовского строительство началось заново.
Мы ориентируемся на Запад, принимаем католицизм, ренессанс, реформацию — все, как в Европе. В конце XVII столетия фактически подходим к этапу строительства самостоятельной нации. И снова катастрофа — раздел Речи Посполитой, мы в составе Российской империи — уже евразийской.

— Что было бы, останься мы в составе Речи Посполитой?
— Имели бы свою страну — наследницу Великого княжества Литовского, и звали бы нас литвинами. Литовцам не удалось бы присвоить нашу историю.
И если в составе Речи Посполитой мы могли бы построить эдакую аристократическую модель нации, то в Российской империи стали формировать ее на основе крестьянства. Но для того чтобы крестьянин стал по-настоящему гражданином своей страны, ему требовалось время — обучиться, превратиться в предпринимателя. Если бы это произошло, создались бы предпосылки для формирования самостоятельного государства. И если бы Российская империя сохранилась, она стала бы конфедерацией государств — разумеется, при условии, что это движение шло бы в русле европейской демократии.
Пример такого содружества есть. Великобритания — тоже империя в прошлом — сохранила в сфере своего влияния бывшие колонии в форме содружества самостоятельных государств. Но все знают, что в 1917 году случился большевистский переворот и мы начали писать совсем другую историю...

Мы литвины, а не белорусы

— Литвины — это слово смущает многих белорусов.
— Но нас так тогда называли, и мы составляли большинство населения Великого княжества Литовского. За что сражались генерал Костюшко, князь Огинский, Кастусь Калиновский? У них, людей разного социального статуса, была только одна идея — возрождение Великого княжества Литовского. Все они видели в нем отправную точку для создания своей нации. Никто из них не боролся за Беларусь. Мало того, никто нашу землю Беларусью тогда не называл.
Беларусь — это название было придумано царской администрацией, в первую очередь Екатериной Второй, активно продвигавшей миф о единой старорусской державе под названием Киевская Русь, на которую потом вероломно напали литовцы. Все это заведомая чушь, не было никакой русской державы, все мы жили сами по себе — в своих княжествах.
А в Российской державе делалось все, чтобы убедить: мы — их младшие братья, которых зовут белорусами. Говорят, преемник Екатерины – Николай Первый – запретил употреблять понятие «Беларусь». Но это неправильная трактовка — в первую очередь он запретил название «Литва». Ему было важно окончательно отделить белорусов от их исторического наследия, они должны были забыть о том, что они литвины.
Этой ситуацией воспользовались литовцы. Если для белорусов уже не существует Литвы, значит, они и есть литовцы — прямые наследники Великого княжества Литовского. Хотя их всегда звали жемойтами и аукштайтами.
А мы, белорусы, остались вроде бы как и ни при чем. Спасибо Ленину, он создал БССР, и оттуда повелась наша история. Это было логично: если представить нас как маленький народ без истории, то его легче всего русифицировать. Зачем русским какие-то литвины? Это же совсем другое дело — там уже идеи славянского братства никак не приладишь.
В чем царизм и большевизм были единодушны? В подавлении любого упоминания о Великом княжестве Литовском. И Минск в качестве столицы целиком и полностью удовлетворял Москву, потому что он всегда был ориентирован на Восток. Какая еще Вильня? Давайте отдадим ее литовцам, и пусть они назовут ее Вильнюсом.
Я ни в коей мере не хочу предъявлять претензии литовцам, они все правильно сделали.

— Пробили тему?
— Можно и так сказать. Они тоже имели отношение к ВКЛ, но сегодня ситуация выглядит так, будто только они к этому государству и имели отношение. А ведь это неправильно, это наше общее наследие. Сейчас бессмысленно спорить о том, как следовало называть княжество — Литовским, Белорусским или Белорусско-Литовским. Это даже неважно. Куда важнее понять, откуда мы родом. Кстати, это же касается и украинцев, которые до Люблинской унии 1569 года тоже входили в состав Великого княжества Литовского.

Большие города и время, как вода

— Какой город можно исторически назвать самым белорусским?
— Первая столица наших предков — это, конечно, Полоцк. Он был центром довольно сильного княжества, добившегося независимости от Киева. Хотя надо сказать, что в XI веке это была скорее конфедерация княжеств, военный союз, где главным среди равных был киевский князь. Первенство последнего основывалось на близости к Византийской империи, оказывавшей непосредственное влияние на все, что происходило вокруг нее.
Впрочем, самым белорусским городом, как ни парадоксально, я считаю Вильню. После переноса столицы из Новогрудка в Вильню в 1323 году этот город стал центром Великого княжества Литовского. Там была издана первая белорусская книга, национальная газета, там же начиналось наше возрождение после распада Российской империи.
Поляки называли этот город Вильно, мы — Вильня. В 1918 году, по сведениям немецких оккупационных властей, в городе проживало лишь около 2 процентов литовцев, около 40 процентов евреев, а остальные — поляки, которые по существу являлись белорусскими католиками, и православные белорусы. Так что город был абсолютно нелитовским.

Евреи никогда не сдавались

— Кстати, почему на территории Беларуси всегда жило много евреев, составляющих подавляющее количество населения именно в городах?
— В период чумы, распространившейся в Европе в XIV веке, существовало поверье, что в ней виноваты евреи, отравлявшие колодцы с водой. Поэтому их выгоняли, а ВКЛ времен Гедимина их принимало. Доминирование евреев в городах началось в середине XVII века, после того как русский царь Алексей Михайлович совершил кровавый поход в 1654–1667 годах в Речь Посполитую, вырезав больше половины белорусского населения — 51 процент. Даже в Великую Отечественную мы потеряли людей меньше, чем в те годы.
Польское королевство тогда было занято войной со Швецией, и ВКЛ осталось один на один с Московией, имевшей десятикратное превосходство над войском Великого княжества Литовского. И лишь когда поднялся народ и началась первая партизанская война (именно тогда партизаны появились в наших лесах, а не в 1941-м, как принято считать), захватчики и были изгнаны с наших земель.
Но мы заплатили за это большую цену. Многие города были уничтожены на 70–80 процентов, и в них остались только евреи. Почему? Дело в том, что белорусов под угрозой смерти можно было сделать православными, евреи же предпочитали умереть, но остаться в своей вере. Поэтому московиты в плен их не брали. После войны помещики давали всем горожанам право селиться на их землях, освобождая от всех налогов на 10 лет. Это было очень выгодное предложение, и все предпочитали переселяться в деревни. На евреев же подобная привилегия не распространялась, они остались в городах и с тех времен преобладают в городском населении.

— Отчего же их никто на дух не переносил, и они постоянно подвергались гонениям в самых разных странах?
— То, что их никто не любил, — миф, и им всегда умело пользовалась власть. В лихую годину евреи неизменно оказывались крайними — «это они вас эксплуатируют и спаивают». Так исторически сложилось, что они были более предприимчивыми и в любые времена специализировались на торговле. Кстати, благодаря конкуренции между собой они сбивали цены, и в XIX веке в Беларуси продукты питания стоили дешевле, чем в Российской империи.
Царизм ввел черту оседлости, запрещая евреям переселяться за границы бывшего Великого княжества Литовского и за пределы городов. Землю им тоже не давали. Интересно, что сельские жители больше доверяли евреям, чем помещикам, и если была какая-то проблема, то они шли советоваться к тем, кто был более образован и умен. Понятно, что евреи распространяли спиртные напитки, и крестьяне иногда закладывали за водку последние вещи. Но кто виноват, что наши люди еще с древних времен так искренне любили «горящую воду»? Кстати, и больших еврейских погромов-то у нас никогда не было, не считая разве что гомельского.

Очевидное о невероятном

— Правда, что в начале XIX века учителя зарабатывали в несколько раз больше рабочих?
— Да, интеллектуальный труд ценился неизмеримо выше, чем теперь. Например, преподаватель гимназии получал около 100 рублей в месяц, а средняя зарплата рабочего была 16 рублей, железнодорожника — около 30. Минский врач с хорошей практикой имел доход порядка 200–300 рублей в месяц.

— Теперь я понимаю, почему в 1917-м случилась революция.
— Большинство людей находилось тогда в стадии люмпенов, которые оторвались от земли и не успели по-настоящему обустроиться в городе. У них не было ни кола ни двора, и социальная неудовлетворенность была колоссальной. Первая мировая помешала разрешиться этой проблеме постепенно — с поднятием уровней экономики и жизни, что произошло затем в других европейских странах. Столыпин придумал очень хорошие реформы, но не сумел довести их до конца. Я могу остановиться на них подробнее, но будет ли это интересно вашим читателям?

— Не знаю, как они, но спортсмены, не сомневаюсь, прочитают это интервью с большим интересом. Им в школе, да и в институте, учиться было некогда, так что можно кое-что наверстать. И вы, если можно так выразиться, единственный их шанс узнать историю своей страны в кратком курсе. Потому что других газет, кроме спортивных, они в основной массе не читают.
— Наверное, вы правы. Считаю, чрезмерное увлечение каким-то одним образом деятельности обедняет человека, он все-таки должен быть разносторонней личностью. Ему надо знать историю своей земли, что здесь происходило, какие жили люди, чего они хотели и за что боролись. Ну не началась же история нашей страны с 1917 года, когда пришли большевики и всех освободили. Это очень примитивный подход к истории края — удивительной, которая хранит в себе уйму тайн и секретов.

— Я должен спросить: вы сами-то спортом занимаетесь?
— Нет, только физкультурой, но довольно активно. Например, йогой. Если надо, могу на занятиях перед студентами стать на голову и таким образом сказать им какие-то вещи, которые, возможно, дойдут до сознания быстрее.

— В 63 года не все могут стать на голову.
— Человек не знает предела своих возможностей. Больше всего ему свойственно успокаиваться, чего-то добившись. Но так неинтересно. Надо находить мотивацию для каждого последующего года жизни. Я, например, хочу дожить до 120 лет. Ребенка родить от любимой женщины. Вырастить его красивым, свободным, высокообразованным человеком, который будет жить в лучшей стране мира. Как считаете, это возможно?

— Шансов, конечно, немного в обоих случаях, но я верю в чудеса. Правда, на форуме опять напишут, что все интервью у меня слеплены по шаблону. В середине — как все хреново, дерьмовая страна и типа того, а концовка неизменно оптимистичная: мол, все будет хорошо. Рок-н-ролл, как, впрочем, и хип-хоп, по-прежнему жив.
— Ха-ха!

Сергей ЩУРКО