В институте культуры прошел «круглый стол», посвященный технологии возрождения выдающегося белорусского бренда, сообщает «Беларусь сегодня».

Конечно, организатор всего дела и одновременно его мастер Ян Маджарский (Аванес Маджаранц) прибыл в Несвиж, а потом в Слуцк из Стамбула. Его отец — венгр, мать — армянка. Конечно, пригласил его на работу Михал Казимир Радзивилл Рыбонька — магнат по своему сознанию «надэтнический». Конечно, единственный ткацкий станок, привезенный Маджарским из столицы Османской империи в некоронованную столицу тогдашних белорусских земель — резиденцию Радзивиллов, предназначался для воспроизводства «персiдскага ўзора». 

Но именно в Слуцке свершилось чудо. Местные мастера — отнюдь не крепостные женщины, а свободные мещане! — по привезенному образцу изготовили еще около полутора десятка таких «варштатов» (а потом довели эту цифру до 24), сели по двое за них ткать, соединять шелковую основу с золочеными и серебряными нитями («утком»). А поскольку видение мира у них было все-таки не персидское, а местное, «тутэйшае», вот рука невольно и ткала «замiж персiдскага ўзора цвяток радзiмы васiлька». В итоге от их изделия веяло родным, народным, неповторимым. Так родился шедевр и белорусский бренд.

На тех же станках, с теми же узорами пояса повторялись в Польше (Кобылки, Липково), Франции (Лион). На подделках (иначе их и не назовешь!) снизу даже стояли по-латыни слова: «Меня создал Слуцк». Так что сегодня желающим воспроизвести слуцкий шедевр не стоит обращаться к копиям, когда можно исходить от оригинала.

Я — историк только литературы. Но одновременно имею прямое отношение к белорусской диаспоре и Международной ассоциации белорусистов. Эти связи использовались также для восстановления истории и технологии производства слуцких поясов, помогали мне как председателю общественной комиссии «Вяртанне» при Белорусском фонде культуры. И в 1988 году мне посчастливилось один из таковых поясов, притом четырехполосный, отлично сохранившийся, привезти в своем чемодане из Лондона в Минск в Музей древнебелорусского искусства Института искусствоведения, этнографии и фольклора НАН Беларуси. Это был воистину княжеский подарок нашего известного соотечественника, наследника князей Мстиславских и Заславских, почетного доктора БГУ и десятка других университетов, а заодно одного из создателей и почетных членов Ассоциации белорусистов Анджея Цехановецкого. Он оказывал мне помощь и в дальнейших поисках.

Но мое первое знакомство со слуцким поясом произошло значительно раньше, в 1960 году, когда я еще был аспирантом академического Института литературы имени Янки Купалы. Идя вслед за молвой, я купил тогда книг-альбом некоей Л.И. Якуниной «Слуцкiя паясы», изданную Институтом искусствоведения. Но в этом институте, как и в Минске, и Беларуси в целом, такого научного сотрудника не было. И тем не менее она отлично владела материалом, предисловие написала на белорусском и русском языках. Вновь уже более серьезно пришлось мне обратиться к книге Л. Якуниной в 2006 году во время написания статей для «СБ» под рубрикой «Сокровища». Меня заинтересовало, почему для производства слуцких поясов приметным рубежом стали 1790-е годы, когда спрос на них резко сократился. 

Как убедили меня сведения, приведенные в книге не известной мне тогда исследовательницы, тому было две причины. Первая: вытеснение прежней, сарматской, моды новой, западноевропейской. Вторая: запрет на ношение слуцких поясов и вообще «кунтушевого» одеяния после второго и третьего разделов Речи Посполитой и вхождения Слуцка, Несвижа и Гродно в состав Российской империи. Производство тогда перекочевало во Францию, в Лион и вскоре вообще прекратилось из-за отсутствия спроса. Пояса стали жертвовать костелам и церквам, где из них шили одеяния, «орнаты», или вовсе сжигать, чтобы выплавить из них золото и серебро. Интерес к памятникам ткачества XVIII века, а с ним и цены вновь возросли в конце века ХIХ, когда их уже как произведения искусства начали скупать коллекционеры и музеи, в том числе российские.

Последнее обстоятельство вызвало у меня особый интерес, поскольку Л. Якунина в книге сосредоточила свое внимание на поясах, хранящихся в Государственном историческом музее в Москве (куда их передал собиратель П. Щукин), Государственном музее этнографии народов СССР в Ленинграде, Русском музее и Эрмитаже. Другие хранилища упоминались лишь вскользь. Не свидетельствует ли это, что автор работала не в БССР, а в РСФСР? Моя догадка подтвердилась: Лидия Ивановна жила в Москве, работала в ГИМ. Недавно московские коллеги обнаружили и переслали мне биографические сведения о ней и фотографию.

И вот в июне, после того как на государственном уровне появилось решение о возрождении производства слуцких поясов, мне пришлось снова, уже в третий раз, основательно взяться за книгу Лидии Якуниной — чтобы помочь заинтересованным производителям в восстановлении забытой технологии. В «Слуцкiх паясах» 1960 года издания в подразделах предисловия «Технический расчет заправки» и «Расчет патрона и записка насекальщику» автор наглядно, с рисунками, показала, как создавалась ткань, состоявшая из двух основ и двух утков с несколькими дополнительными утками.

Но на основе ли слуцких поясов делала расчеты московская исследовательница? Знала ли она, что их товарные знаки подделывались? Значит, требуются перепроверка, достоверные технологические сведения, возможно, первоначальный станок... Но где их взять, если на территории Беларуси, в Слуцке, Несвиже и Гродно, они не сохранились? Очевидно, там, где шло производство параллельно со слуцким и после него. А также там, откуда был привезен первый станок.

Первым, к кому я обратился за советом, был директор Польского института в Минске Петр Козакевич, с которым наша Ассоциация белорусистов сотрудничает давно и плодотворно. Полистав справочные издания, он ответил:

— Станки в Кобылку перевезены из Гродно. Ткали они «кунтушовые» пояса для королевской гвардии. Но во время восстания под руководством Тадеуша Костюшко, в 1794 году, в здание ткацкой фабрики попал снаряд, все оборудование было уничтожено. Кроме того, после отречения короля от престола и необходимость в поясах отпала. Что же касается химического и всяких других анализов слуцких поясов, то исследования лучше всего делать в лаборатории по восстановлению древних тканей в Кракове.

К известной художнице и гобеленщице Ольге Демкиной мой запрос попал как раз в то время, когда она сама собиралась из Лиона на родину, в Беларусь. Однако перед отъездом еще успела побывать в Лионском музее тканей, получить там небольшой альбом с закладкой-сувениром — тканым изображением персидского пояса, предшественника слуцкого. Несколько страниц этой книги посвящено «кунтушевым» украшениям. Новым и интересным для меня явился факт, что во второй половине XIX века, когда популярность слуцких поясов резко упала, их стали повязывать вокруг талии женщины. Возвращаясь во Францию, Ольга Демкина обещала продолжить поиски станка в Лионе.

И, конечно же, я не мог не обратиться в Лондон к Анджею Цехановецкому. Его ответ, как всегда, был конкретен. Меценат посоветовал заинтересованным производителям поясов обратиться за технологической помощью в Королевский замок в Варшаве, в частности, к доктору Адаму Бадаху, руководителю отдела художественной промышленности. Там богатая библиография литературы, касающейся слуцких поясов. По мнению профессора, белорусам стоит также присмотреться к мануфактуре Потоцких, существовавшей перед Первой мировой войной в Бучаче (теперь Украина), где использовали аналогичную технологию, изготовляя настенные коврики.

Вместе с тем Анджей Цехановецкий акцентировал внимание и на том, что слуцкие пояса — «очень дорогой замысел». Действительно, на каждый пояс шло около 600 граммов золота и около 30 граммов серебра! Тогда, возможно, сегодня есть смысл изготавливать пояса в нескольких вариантах — эксклюзивном и массовом? Не совсем уверенно записал в вопроснике «круглого стола», что изделия должны предстать в трех ипостасях: дорогие пояса, с использованием золоченых и серебряных нитей, близкие по аутентичности к слуцким; недорогие, с использованием шелковых и люрексовых нитей, по узорам похожие на слуцкие; сувенирно-рекламные фрагменты поясов — аналогичные тем, что вручаются или продаются посетителям музея ткачества в Лионе. Очевидно, начинать производство стоит с сувенирно-рекламных и недорогих изделий и, только набравшись опыта, приступать к дорогим, близким к аутентичным, изделиям.

Заседание «круглого стола» началось с горячей дискуссии: а может, лучше потратить значительную планируемую сумму не на производство копий слуцких поясов, а на закупку для музеев оригиналов? Их в государственных хранилищах всего-то чуть больше десяти, да еще фрагменты и сотканные из них костельные одеяния. Даже специализированный музей в Слуцке не откроешь... Но вскоре, кажется, все убедились: это два разных дела — производители пусть производят, а меценаты пусть закупают (как это сделал Белгазпромбанк с произведениями Шагала, Сутина и других наших соотечественников, принесших славу Парижской школе).

А вот каталоги и альбомы действительно нужны — репрезентативные и недорогие. Однако их выпуску должны предшествовать тщательная и одновременно оперативная поисковая работа, точный учет всех поясов, имеющихся в стране и за границей. Ведь и теперь приводятся разные цифры, сколько наших раритетов хранится в Вильнюсе, Львове, Москве, сколько их было вывезено из Минска и, возможно, из Барановичей во время оккупации в Германию, сколько хранится в станьковской коллекции Эмерика Гуттен-Чапского, перемещенной в 1896 году в Краков.

О том, что необходимо анкетировать на предмет слуцких поясов все музеи, в том числе районные, и святыни Беларуси (это никак не означает изъятие раритетов!), свидетельствует два факта, обнаруженные мной буквально в последнее время. Давно заинтересованный судьбой первоначально богатого Барановичского областного краеведческого музея, бесследно исчезнувшего в первой половине 1944 года, я недавно, наконец, побывал на месте.

Каково же было мое приятное удивление, когда директор теперь уже просто Барановичского краеведческого музея Ирина Станюк показала мне слуцкий пояс и сшитый из поясов орнат, совершенно не известные для экспертов минских. Эти раритеты уже в послевоенное время получены из костелов в Полонечке и Новой Мыши. Или другой факт. В молодечненской газете я увидел статью «Ксендз одолжил музею слуцкий пояс». Речь в ней идет об отце Анатолии Парахневиче из Ольковичей Вилейского района, предоставившем свой раритет Вилейскому краеведческому музею, чтобы украсить там выставку. Значит, слуцкие пояса доселе находятся и в частных руках?

Выявляя пояса для каталога и альбома, следует также внимательно пересмотреть и печатные источники. Скажем, читая только что изданный сборник документов и материалов «Институт белорусской культуры», наткнулся на неизвестный мне ранее «Протокол заседания историко-археологической комиссии Института белорусской культуры от 17 октября 1925 г.», где говорится: «В Смоленске существует два музея: а) б(ывший) Тенишевский и б) Государственный музей, б(ывший) музей архивной комиссии. В музее Тенишевском основное внимание обращает на себя коллекция слуцких поясов —  26 штук, из которых 12 (!) имеют надписи». Хотелось бы знать, где эти редкости находятся теперь?

Как сочетать неприбыльную и высокоприбыльную составляющие в деятельности будущих производителей? Участники «круглого стола» называли три группы: пояса, аутентичные по технологии, узорам и материалам; похожие на слуцкие, но изготовленные из более дешевых материалов; напоминающие слуцкие, но разные с ними по размерам и целям.

Однако для адекватности между оригиналами и копиями нужно владение технологией XVIII века. Насколько мы ее знаем? Мне кажется преувеличенным утверждение, будто технологии ткачества слуцких поясов целиком потеряны. Почитайте предисловия Лидии Якуниной к ее книге, и вы почувствуете, что московской исследовательницей многое восстановлено. Но ее методику следует проверить, сравнить с тем, что накоплено польскими и украинскими исследователями. 

В Институте искусствоведения, Художественном и Историческом музеях имеются опытные исследователи, которых можно послать в командировки с благородной целью максимально приблизить копии к оригиналам. Что же касается варштатов, то присутствовавший на «круглом столе» глава общественного объединения «Диалог: «Евразия» Ихсан Дилекчи (Турция) обещал послать в Стамбул изображения слуцких поясов и спросить у мастеров, ткущих пояса «персидские», что они им напоминают. Несмотря на все исторические перипетии, в Турции, а может, и в Украине аутентичные станки могли сохраниться. Есть надежда, что они приоткроют нам неизвестные страницы подзабытой технологии.

Если пристально оглянуться назад, вряд ли найдешь всеобъемлющий национальный культурный бренд, равный по значению слуцкому поясу. Крест Преподобной Евфросинии Полоцкой, Слуцкое Евангелие, Жировичская и Будславская иконы Божьей Матери? Да, но это наши первейшие символы духовные. Издания Скорины? Да, но это символы книжные (и одновременно духовные). Творчество Коласа и Купалы, Богдановича и Короткевича? Да, но это символы литературные, письменности. Уречское и налибокское стекло? Дальше стола последнего короля Речи Посполитой оно не пошло, конкуренции со стеклом чешским и саксонским не выдержало. Белый аист и беловежский зубр — это только символы природы, а не человеческого труда. Таким образом, слуцкий пояс — вне конкуренции. Вот почему мы должны так же помнить, чтить Яна Маджарского.

И я с удовольствием представляю, как на открытие в Слуцке памятника ему и его делу либо памятного знака, памятной доски — вблизи того места, где находилась мануфактура, наконец, музея изделий, которые прославили этот город в Европе, съедутся гости из Армении и Венгрии, Польши и Турции, Украины и Франции... Вот это будет праздник!

ЦИФРЫ К РАЗМЫШЛЕНИЮ