Почему в качестве основы для своего пятого фильма вы решили выбрать графический роман Жюли Маро «Синий – самый теплый цвет»?
Фильм является очень вольной адаптацией этого графического романа. Этот роман и кинопроект, который зрел у меня в голове уже довольно давно, дали комбинацию, которая в конечном счете подстегнула меня снять «Жизнь Адель: Части 1 и 2». После выхода «Увертки» (2003) я задумал проект сценария о французской учительнице, которая любит театр. Мне хотелось показать героиню, влюбленную в свою профессию, и рассказать о ее страсти. В то же время учительнице приходится противостоять тому, чтобы личная жизнь – ее любовь, потери, расставания – отражалась на работе. Я встречал много таких учителей, мужчин и женщин, когда снимал «Увертку». Меня тронуло то, как они живут своей профессией. Они настоящие мастера своего дела, которые сильно верят в чтение, рисование, сочинительство…
Каждый может вспомнить тот поворотный момент школьной жизни, когда увлеченный учитель сводил его посмотреть какой-то фильм или порекомендовал прочитать какую-то книгу и, возможно, тем самым заложил в него семена будущего призвания. Мой сценарий в итоге не сложился. Так что, когда я наткнулся на графический роман Жюли Маро, историю абсолютной любви между двумя женщинами и одновременно историю молодой женщины, ставшей учителем, я увидел возможность объединить два этих проекта.

Профессия – важная тема для обеих главных героинь вашего фильма: живопись – для одной, преподавание – для другой.
Мне кажется эти категории занятий исключительно уважаемые и достойные, тем более что они являются анонимными, бескорыстными профессиями. В них нет попытки получить признание окружающих. Я очень уважаю учителей, которые глубоко заинтересованы в развитии своих учеников. Это становится частью их жизней, той вещью, которая приносит им удовлетворение.

Ваш фильм – это прежде всего история любви между двумя женщинами.
Рассказывать историю любви между двумя женщинами – значит работать с двумя актрисами по максимуму; такого рода работа чрезвычайно меня вдохновляет и становится все более и более важной в моей кинокарьере.
Я задаю себе вопрос, что в этом романе меня зацепило больше всего, что вызвало вспышку? Картинки с обнаженными телами? Возможно. По большому счету, я не могу назвать конкретных мотиваций.

Как вы выбрали актрис, Леа Сейду и Адель Экзаркопулос?
Сначала я встретился с Леа Сейду для роли Эммы. Она так же красива, как ее героиня, у нее такой же голос, интеллект и свобода. Но решающим во время нашей встречи стало ее восприятие общества: она тонко понимает окружающий мир. Она обладает настоящим социальным осознанием, живым взаимодействием с миром, очень похожим на мое собственное. И мне представилась возможность оценить весь масштаб, так как я провел с ней целый год, с момента, когда она получила роль, и до конца съемок.
Кроме того, мне показалось что в Лее есть что-то арабское, может быть, арабская душа. Позже она сказала мне, что у нее есть сводные братья арабского происхождения, а я этого не знал. Леа идет по жизни полностью осведомленной о том, что происходит. Это, в том числе, и путь принятия превратностей жизни. Нечто сродни номадизму, дрейфу, меланхолии и тому, что мы зовем mektoub (араб. – судьба). Все это отражается в Лее и ее восприятии мира.

А что насчет Адель Экзаркопулос?
У нас был огромный кастинг, и я выбрал Адель в ту минуту, как ее увидел. Я пригласил ее на обед в кафе. Она заказала лимонный пирог, и когда я увидел, как она его ест, я подумал: «Это она! Очень непосредственная в том, как двигается ее рот, как она жует… Ее рот – очень важная деталь в фильме; в принципе рты обеих героинь имели большое значение, по очень человеческим причинам. Они провоцируют разного рода чувства и ощущения. Что-то в лице может нас волновать: нос, рот… Для меня это начало всего…

Почему вы решили изменить имя главной героини с Клементины на Адель?
Клементина превратилась в Адель, потому что я хотел оставить имя моей актрисы. Ее это не смущало. Мне кажется, это даже помогло ей слиться со своей героиней, и мне с ней. Еще из-за звучания: Адель, Эмма, Леа – очень легкие, воздушные имена.
Конечно, все это субъективно. Помимо всего прочего, мне очень нравится, что Адель означает «справедливость» по-арабски.

«[Социальная] справедливость» очень важное понятие во всех ваших фильмах. В «Жизни Адель» она выражается посредством наблюдения за двумя различными классам, к которым принадлежат героини?
Это действительно одна из повторяющихся тем в моих фильмах, которая становится практически одержимостью: в чем эти социальные различия проявляются? Возможно, я пытаюсь держать руку на пульсе того общества, к которому я, как мне кажется, принадлежу и к которому принадлежит  Адель – рабочему классу.
Эмма относится к элите: интеллектуальной, творческой. Обе героини ограничены своими социальными классами. Проблемы, которые возникают в их взаимоотношениях и приводят к разрыву, те препятствия, которые разрушают их отношения, – и, по большому счету, об этом и фильм – кроются в социальных различиях, так как они порождают различия в их личных устремлениях. И дело совсем не в гомосексуальности, которую мир вокруг них более или менее принимает или понимает.

Почему вы решили показать гомосексуальность как обычную любовь, без особенностей, учитывая что общество часто проявляет себя нетерпимым?
Не могу сказать ничего революционного о гомосексуальности. Я не пытался дать ей определение и ни разу во время съемок не говорил себе: «Да, но это же две женщины…». Я воспринимал это, скорее, как историю о паре. Я не видел причин, почему я должен говорить особым образом о гомосексуальности, особенно учитывая то, что лучшим решением было бы – если уж мне нужно было вступить в дискурс по этому вопросу – не делать этого… а снять обычную историю любви, со всей присущей ей красотой.

Это может иметь мощный и позитивный эффект хотя бы потому, что именно вы – француз арабского происхождения (где гомосексуальность не всегда принимается) – решили снимать такого рода историю.
Когда съемки закончились, я подумал: «Это может помочь тунисской молодежи». Революция не может считаться завершенной, если она не включает в себя сексуальную революцию.

Эротические сцены очень важны для объяснения сильной любви между героинями. Как вы к ним подступились?
Я попытался снять эти сцены таким образом, чтобы это выглядело красиво. Так что мы снимали их как произведения живописи или скульптуры. Мы много времени отвели на установку освещения, чтобы быть уверенными, что девушки выглядят красивыми; далее природная хореография любящих тел позаботилась об остальном, очень естественным образом. Сцены должны были получиться эстетически красивыми, одновременно сохраняя сексуальный аспект. Мы попробовали много разных вариантов, много работали. Мы много разговаривали, но разговоры никуда не приводили. Все, что вы говорите на площадке, не имеет никакого значения, потому что в этом очень много от ума, тогда как реальность более интуитивна.

Тема романтического одиночества сменяет тему любви.
Тема расставания, внутренней пустоты, одиночества, которое ты испытываешь, когда теряешь любовь, утрата – каждый знаком с этими чувствами. Все через это проходят, но никто не может описать ту боль, которую они приносят. Но мне интересно, как, несмотря на боль, жизнь продолжается и то, что должно быть закончено, тоже продолжается. И именно поэтому для меня Адель – персонаж героический. Она все берет на себя и продолжает жить с тем, что ей предначертано.

Одиночество, вызванное душевными страданиями, рождает мужество – еще одна тема, которую вы затрагиваете в этом фильме.
Я восхищаюсь характером Адель: она свободная женщина, смелая, преданная и сильная. Адель опустошена своим горем, но она не дает этому чувству отразиться на ее работе учителя. Она держит себя в руках. Когда я вижу подобное мужество в ком-либо, это тревожит меня. Я сам не чувствую себя смелым, но придерживаюсь этой идеи. Я часто вижу это в юных женщинах, эту силу, это самоутверждение. Это мне напомнило – без какой-либо попытки сравнить себя с ним – Мариво, и в частности «Жизнь Марианны», где героиня-сирота, очень решительная и храбрая девушка, противостоит невзгодам. Это очень похоже на то, как я представляю себе Адель.

Ваш кинематографический стиль также примечателен: вы пытаетесь сделать игру актеров как можно более естественной. Как вы этого добиваетесь?
Очень важно, чтобы то, что передается с помощью изображения, было естественным, и даже несмотря на то, что фабрикации не избежать, ее нужно свести к минимуму. Это способ увидеть, как близко ты можешь добраться до «сути» героя, попытаться избавиться от актерства, осознавая, что никогда не сможешь от него избавиться до конца.

Это особенно заметно в групповых сценах, когда реплики героинь кажутся импровизированными. Была ли импровизация на самом деле?
В этих групповых эпизодах текст, реплики, очень четко прописаны. Они существуют, но я стараюсь – пока я в этом не очень преуспел – не задавать заранее ритм. Я стараюсь найти ритм во время съемок, так как у меня есть сложности с ритмом при написании сценария, даже в части структуры сюжета. На площадке я стараюсь освободиться от этого сценарного принципа, который обычно должен строго учитываться. Я предпочитаю подстраиваться под других, быть открытым чему-то новому, не цепляться за написанное. Так что, когда дело доходит до подобных сцен, я оставляю место для экспериментов. Реплики исчезают и переписываются во время съемок. Я чувствую себя свободно в этих сценах. Они постоянно перерабатываются, чтобы вызвать у актрис естественную реакцию друг на друга. Меня это забавляет.

Фильм завершен. Что он вам дал?
Он не дал мне ответов. Напротив, он увеличил количество вопросов и сомнений насчет женских принципов – принципов жизни, надежд, тайн. Но я надеюсь, что когда-нибудь я получу ответы.

Поэтому подзаголовок вашего фильма «Части 1 и 2»?
Части 1 и 2, потому что я пока не знаю других частей. Я бы хотел, чтобы Адель рассказала мне, что будет дальше.

Адель – ваш Антуан Дуанель? (Персонаж нескольких фильмов Франсуа Трюффо, сыгранный Жан-Пьером Лео, и его альтер-эго)
Антуан Дуанель, признаюсь, приходил мне в голову.