Утром 22 марта 2013 года я ехал по заснеженной трассе в Хатынь.

Я специально выбрал не новую дорогу, а старую, более привычную для меня: мимо деревни Острошицы, по склонам Яночкиной горы,  мимо Острошицкого городка, а далее через  Чуденичи  к Логойску. Остановился ненадолго на перекрестке у танка – памятника воинам 100-ой ордена Ленина стрелковой дивизии генерала Руссиянова. Еще раз оглядел окрестности  горы и снова представил те бои летом 1941-ого года.  Тогда советские солдаты, вооруженные трехлинейными винтовками Мосина образца 1891 года  и бутылками с какой-то горючей смесью несколько дней сдерживали танки генерала Гудериана.

Четверть века назад каждый экскурсионный автобус, направляющийся в Хатынь, делал здесь первую остановку. Согласно всем методическим рекомендациям в этом месте экскурсанты должны были выйти из автобуса и у постамента, на котором стоит танк-памятник, выслушать рассказ гида о первых днях Великой Отечественной войны. Так, впрочем, почти всегда и бывало. Правда, только с молодыми экскурсоводами. Опытные же умудрялись вложить текст в дорожное время и проехать перекресток без остановок.

Я прекрасно понимал, зачем поехал в этот холодный мартовский день к мемориальному комплексу.

Что греха таить, хотелось почувствовать себя лет на 25 моложе: в то время я почти ежедневно ездил по логойской дороге и именно в этот пункт назначения. Нас, экскурсоводов  Минского бюро путешествий и экскурсий, в общей сложности насчитывалось около тысячи человек. Работы хватало всем: и штатным и нештатным – маршрутов было много. Только в Хатынь ежедневно выезжали по 150-200 туристических групп.

Со старой трассы на новую я выехал у горнолыжного комплекса Силичи.  Сейчас тут хорошая многополосная магистраль с транспортными развязками, а тогда, 25 лет назад, здесь была обыкновенная «шестерка» – трехметровая полоса дороги в одну с торону, трехметровая  в другую.  И никаких  разделительных полос, освещенных участков и путепроводов.

В любое время года, проезжая мимо Логойска, мы отвлекались от темы войны и патриотизма и обращали внимание туристов на окрестные горы, называя эти места белорусской Швейцарией. Никто из нас в те времена, конечно, Швейцарии не видел, но все без исключения были уверены, что она выглядит именно так, как наша Логойщина. Более того, мы рассказывали об этом так убедительно, что в это верили  и все туристы.

Но эти места нам напоминали и о трагедиях. Причем, не военных лет, а недавних. На этой трассе  в разное время в автокатастрофах погибли наши коллеги: экскурсоводы Галя Смайлис и Люба Чижегова. В те времена туристов, как правило, возили на автобусах Львовского автозавода ЛАЗ-699 с мягкими сиденьями и ЛАЗ-695, с жесткими. Только что появившиеся  в нашей стране Икарусы  еще считались роскошью. Во всех экскурсионных автобусах впереди, сразу у лобового стекла, находилось кресло-вертушка – конструкторами оно было специально предназначено для гидов. Но нам было категорически запрещено во время движения сидеть в них:  все понимали, что это место самое опасное в автобусе.  Из-за этих вертушек и погибали экскурсоводы. В случае столкновения на дороге это кресло вылетало через лобовое стекло вперед и, если в нем кто-то находился, шансов на спасение практически не оставалось. Но как же можно было разговаривать с людьми, отвернувшись от их лиц? Нарушали, конечно.

Я ехал дальше по трассе. Казалось, что мне знаком не только каждый поворот, но и каждое дерево в лесу с обеих сторон от дороги.  Проезжая деревню Слаговище, я обогнал два автопоезда, тоже следовавших, по-видимому, в Хатынь. А куда же еще можно ехать в этот холодный день по этой дороге в сопровождении мигалок?

От перекрестка, ведущему к деревне Козыри, встречные машины моргали  фарами дальнего света: предупреждали о выездном посте ГАИ. Я сбросил скорость и стал медленно  подъезжать к повороту на  мемориальный комплекс. У стилизованного дорожного указателя действительно стоял автомобиль госавтоинспекции, рядом с которым прогуливался офицер.

Я притормозил, открыл окно и крикнул ему:

? За мной следом едут два автопоезда. Их встречаете?

? Не только их. Всех встречаем, ? ответил он и отвернулся, давая мне понять, что разговор окончен.

Пока я говорил с инспектором, меня обогнал автомобиль с дипломатическими номерами. Оставшиеся  5 километров я ехал за ним.

На паркинге у мемориала было многолюдно. Я  даже порадовался: люди приехали на 70-летие трагедии. Помнят, значит, не забыли. Дежурящий у въезда инспектор ДПС своей волшебной  полосатой палочкой направил дипмашину на правую часть стоянки, ближе к входу, мне же было указано место слева, у леса и биотуалетов.

Я послушно припарковался, взял камеру, вышел из машины и пошел через парковочную площадку. Раньше, бывало, тоже вот так же шел вдоль автобусов, смотрел на номера и отгадывал, откуда приехали люди.

В тот день я быстро понял, откуда массовка: два автобуса роты почетного караула, автобусы МВД, БРСМ, Белой Руси, кадетов и еще каких-то общественных организаций и объединений. Судя по всему, на комплекс привезли и студентов.

До мемориального митинга-реквиема (именно так называлось мероприятие) оставалось еще минут 20. На паркинге началось волнение.  Присутствующие на площади милиционеры и спортивного вида мужчины в черных шапочках напряглись и замерли как гончие собаки в стойке. На комплекс въехали черные дорогие  лимузины  в сопровождении охраняющих их не менее черных джипов. Из первых машин вышли представители духовенства, а из последнего автомобиля – руководители администрации президента.

Я пошел на мемориал. Раньше мы всегда останавливались у символической околицы деревни, чтобы рассказать экскурсантам  предысторию трагедии и настроить их таким образом на серьезный разговор. Так нас учили методисты Тамара Биндель, Люда Тетерина  и, конечно же, гуру экскурсоводческого дела Софья Петровна Цецохо. Я подумал, почему в каждую группу, сформированную сегодня для митинга-реквиема, не добавили экскурсовода, чтобы люди, а особенно дети, хотя бы знали,  куда они приехали и зачем?

Вдоль главной аллеи мемориала стояли раскрасневшиеся от мороза и ветра солдаты роты почетного караула.

Веселые подростки, скорее всего учащиеся какого-то техникума, съежившись от холода, шумно направлялись к месту митинга ? Вечному огню. Я шел рядом с ними и слышал их разговоры. Судя по всему, многие из них на мемориал попали  впервые, а объяснить им,  что к чему и зачем, никто не удосужился.

Возле памятника Непокоренному человеку  женщина с внешностью педагога безуспешно пыталась выведать у мужчины с рацией время начала митинга. Она объясняла ему, что дети, стоящие у Вечного огня в ожидании мероприятия, замерзли и могут заболеть. Мужчина, надо отдать ему должное, терпеливо выслушал ее, что-то спросил у рации и после небольшой паузы вежливо ответил: «Скоро, потерпите, митинг начнется сразу, как подойдет основная делегация».

Впрочем, «основная делегация» уже появилась в начале мемориала. Почетный караул получил команду «На плечо», и молодые солдаты, до этого времени разглядывавшие проходящих мимо девчонок, взметнули вверх свои подбородки и направили взгляды на VIP-гостей.

Я подумал, если бы сегодня на мемориале присутствовали гости поважнее и рангом повыше, то на входе в мемориал обязательно поставили бы металлоискатели, а бывшую деревню окружили специально обученными товарищами в штатском.

Начался митинг-реквием.

Сначала зачитали послание президента. Почему несколько ничего не значащих фраз  называют посланием, я не понял, но продолжал наблюдать за происходящим. Выступающие ничего нового не сказали: несколько дежурных слов о трагедии и далее, как уже стало привычно, про врагов, окруживших страну плотным кольцом и собирающихся отобрать у нас победу. Среди тех, кому доверили выступить  на митинге, ярко выделялся только архиепископ Римско-католической церкви митрополит Тадеуш Кондрусевич . И не только своими розовыми одеждами, в то время, когда все остальные были в черном… .По-моему, только его простые и мудрые слова смогли действительно найти отклик в душах собравшихся.

Когда-то давно  мы разговорились с Тамарой Андреевной Лемеш (светлая память). Она тоже работала в Минском бюро и была удивительно обаятельной женщиной, прекрасно образованной,  мудрой и бесконечно доброй. В те времена я со своим 25-летним идиотизмом  пытался отыскать правду о трагедии Хатыни. Она мне говорила:

− Сережа, пойми главное. А главное – это то, что жителей деревни действительно сожгли живыми.  Преступниками были такие же люди, как и их жертвы. В ходе  истории могут поменяться национальности карателей, могут всплывать новые имена и подробности трагедии. Это, скорее всего, и случится. Не изменится только одно – людей действительно сожгли. Потому что их некому было защитить. Чем больше мы будет вникать в подробности, тем дальше уйдем от самой трагедии.

Я шел по мемориалу. Как и четверть века назад на печах-обелисках звонили колокола Хатыни.

За пролетевшие годы здесь ничего не изменилось. Разве что деревья выросли, и людей, приезжающих сюда, стало гораздо меньше. Да и люди стали другими. И это нормально. Но Хатынь должна оставаться именно такой: не проводить же здесь анимационные действа подобно тем, которые проходят на линии Сталина.  Не привлекать же сюда таким образом поток туристов?

Я смотрел на возвращавшихся с митинга… Стайками,  подпрыгивая как замерзшие воробьи, молодые люди возвращались к своим автобусам, чтобы согреться там. Девчонки искоса смотрели на красавцев из роты почетного караула, и смеялись, когда те, в свою очередь, с тоской поглядывали  на их ноги. Шли  рядом и о чем-то молчали военный атташе Германии и неизвестный мне генерал-лейтенант, похоже, фронтовик. Отдельной группой возвращалась «основная делегация».

Нас, экскурсоводов, в то, давно минувшее время, было много, но, несмотря ни на разницу в возрасте,  ни на опыт и личные пристрастия,  мы были  армией единомышленников, товарищей и друзей. Нам никогда бы не пришло  в голову делить людей на «основных» и прочих. Хотя бы в Хатыни.

Для нас мемориал был не только местом трагедии и экскурсионным объектом. Он был для нас местом встреч. Как приятно было увидеть здесь коллег, товарищей и друзей: Колю Клепикова, Юрку Мелехина, Яшу Кухаревича, Сечинского Тадеуша, благодаря которому я вообще попал в туризм.

Как искренне я кланялся Рэму Григорьевичу  Тунику, ветерану Великой Отечественной!

Как ловил взгляды наших красавиц: Ларисы Новицкой, Светы Никонович, Аллы Зубрицкой, Тамары Великсановой.  

Как хотелось объять необъятное и успеть все! 

Торопился…  Обгонял со своими экскурсантами (а это делать нельзя) одну группу туристов у околицы деревни, вторую – у братской могилы, третью у Стены памяти. И все для того, чтобы у Вечного огня догнать Наташку Пытляк, с мужем которой дружим  до сих пор. 

Анатолий Варавва, Ира Круглякова, Лена Соколовская, Полина Хадкевич, Галя Рубежина, Зинаида Барьяш, Оля Кухаревич  и  Маринка Масташова, как экскурсоводы высшей квалификации,  глядя на это, укоризненно качали головами, но улыбались и прощали меня – мы были друзьями, ими, надеюсь, и остались.

А  Левченко Галя (светлая память) однажды тихо сказала:

−  Не торопись, Сережа, ты все успеешь.

Не знаю,  что успел, что не успел. Что-то, конечно, получилось, что-то нет. Но по сей день очень хочется снова зайти в экскурсионный автобус, посмотреть в глаза незнакомым людям, поздороваться и начать рассказ. Не по протоколу и не зачитывая чужие послания.  От себя. От души. От сердца.

Так, как умеешь только ты.

И не от того, что ты самый умный и самый образованный.

А потому, что работа такая.  

 

P.S. Не обижайтесь, коллеги и друзья, те, которых не вспомнил в рассказе. Простите и те, кого вспомнил.))