Билет Минск-Вильнюс, конечно, раза в двадцать дороже, чем Минск-Веселовский, но и дорога другая. Не пыльная электричка, а современный дизель-поезд, именно 21-го века. Красивый снаружи, приятный внутри: перегородки по вагону, велюр по креслам, неприлично большой туалет и такое же пространство вокруг. Даже шейные платки у проводниц – в цвет вагонных обстоятельств: лаконично-салатовые, успокаивающие.
И вот уже ты катишься под нежный перестук. За окнами – огромными и чистыми – шелестят белорусские леса-поля. Даже таможенники, что с Молодечно до Гудагая несут свою службу по вагонам, тоже вежливы и тоже способствуют. В общем, перемещение на северо-запад оказывается приятным во всех отношениях.
Ну да, приехав на станцию Вильнюс, придется некоторое время протомиться в очереди за штампиком, не без того. Но разве это томление? Разве эти неприлично короткие полчаса сравнятся с теми пятью, которые иной раз проведешь на автомобильной таможне. Никакого сравнения! Ты почти умиротворено созерцаешь соотечественников, их детей и даже собак. Отмечаешь про себя расслабленность лиц, яркость одежд, разнородность чемоданов.
В конце концов ты выбираешься из-под земли, на белый свет, и прямо в здании вокзала, в классической забегаловке обнимаешь стакан капучино. С ним делаешь свой первый шаг в Европу, которая еще не так, чтобы совсем, но уже кое-что.
Присматриваешься к городу, в котором не был четверть века. И понимаешь, что в нем почти ничего не изменилось. Еще через десять шагов обнаруживаешь, что вообще-то ни черта не помнишь этот город, славный многим, чем-то особенный, населенный полумиллионом человек.
Ноги сами несут к газетному, вполне советскому киоску. Там есть карты, и карты есть на русском, и даже есть для чайников неподготовленных, в число которых ты уже попал.
Продавщица, конечно, ломает русский язык, еще не улыбается, но уже почти любезна: посмотрите вот это. Это оказывается именно ТО: «Один день в Вильнюсе». Твоя тема, твой размер: подробно, обстоятельно, с картами, стрелками, нужными местами.
И ты уже идешь по околовокзальным улицам, и примечаешь, примечаешь, примечаешь…
Вот бабушка, изящная почти, из разряда вечных женщин, на твой вопрос охотно отвечает, хоть и на условно русском языке. И молодая пара объясняет, где свернуть.
Но ты-то умудряешься свернуть не там, и долго идешь по параллельной улице, и несколько даже недоумеваешь по поводу потрепанных фасадов и арок совершенно петербургских – по форме и по содержанию. Это когда заглянешь внутрь, вздрогнешь, забоишься заходить (при том, что Питер-то ты любишь чрезвычайно).
Но вот он, центр. Вот Старый город – любовно ухоженный, умеренно древний, почти открыточный. Клубятся туристические лица, суетятся языки – германские, романские, балтийские, славянские… Ну, и китайский – куда ж сегодня без него.
Тебя закружит этот вавилон, внесет в Собор святого Станислава. И там окажется начало службы – с оргАном, хором, сотней просветленных лиц. Среди всего этого ты подумаешь многие мысли, и одна из них будет о том, как легко благоговеть под гулкий звук органа.
Под этот голос ты отправишься дальше, по маршруту, будешь останавливаться и разворачивать карту, и с удовольствием обнаружишь, что топографический критинизм тебе приписывали зря. Вот он, памятник Гедеминасу, а вон она, его гора.
И ты идешь на эту гору с большим энтузиазмом, и скоро понимаешь, что не зря. Гора не обманывает: открывает панораму – чистое ликование! Там – Вильнюс новый, весь как на открытке. Здесь – густота черепичных крыш, почти средневековье, местами совершенная сказка. Рядом облака и птицы...
Такая высота располагает к поиску вершин, и ты надолго застреваешь на ней, тупо уставившись в дальние дали. Откровение? Отдохновение? Примитивно приятное времяпрепровождение? Черт его знает, что это такое, да только двигаться не хочется совсем. Никуда и никогда. А хочется застрять на этой высоте на веки вечные.
Потом только понимаешь, что это и было оно – самое яркое впечатление.
Но время идет, и ты идешь. Вниз, по булыжникам, ныряешь в Старый город, к костелу Святой Анны, потом дальше, по стрелке, потом не по стрелке, а просто по улицам – узким, ярким, умеренно древним, с историями и интригами – бредешь без всякой карты и маршрута. Окунаешься и впитываешь то, чего недостает в новеньком Минске, гладко выутюженном в ту войну до десятка уцелевших зданий.
Костелы, храмы, лики, лица, пестрые петуньи из окон…
Пройдут часы. Старый город отпустит тебя. Ты выйдешь из ворот, как вынырнешь из машины времени. И тут же удивишься, как полинял мир вокруг: снова подвявшие здания, щербатый асфальт, даже зелень на деревьях не того градуса.
Тетеньки в сувенирных палатках с акцентом и большим энтузиазмом ответят на твои русскоязычные вопросы...
…В поезде, сквозь радостный гудеж в ногах и голове, ты внятно подумаешь, что надо бы еще разок приехать, посмотреть на город глубже, шире, подробнее. Да. Может быть. Когда-нибудь.
Потом ты запрокинешь голову на мягкое, увидишь небо в сильных облаках. Зачем-то вспомнишь Токареву: «Для чего человек живет? И вообще – человек он или свинья, которая только и делает, что глядит в землю, ищет желуди. А потом постареет, шея станет тяжелой. Уже не поднять головы, чтобы посмотреть в небо».
В ответ из пакета звякнут бутылки. Там французское вино – дешевое совсем. Захочется поверить: уж здесь-то, в Европе, французское вино должно быть именно французским.
