Здесь живет небольшое племя, совершенно адекватное по своим эмоциям в отличии от предыдущего. Тоже очень любопытные, но не настолько активные в проявлениях своих чувств. Мы быстро перезнакомились, особенно их трогало, когда мы произносили некоторые слова на коровайском.
От умопомрачительной жары мне стало плохо. Я тихонько ушла к ручью и залезла в воду с головой. Тошнота стала проходить, и здесь не было мух. Вскоре ко мне присоединились брат и Петер с Йоськой. Больше часа мы просидели в ручье, болтая и делясь впечатлениями.
После непременного ланча я уселась учиться у короваев новым словам – к нам с живым удовольствием присоединились мабульские короваи и на языке любопытства и бахасы мы составили небольшой словарик. Учителя из них были очень эмоциональные, сначала они заливисто хохотали, когда я неправильно произносила слова, потом практически заглядывая мне в рот, учили, как правильно произносить звук. Закончили урок, когда стемнело и при свете фонарика писать стало неудобно. Остальные в это время лазили в домики короваев, а Виму и Дас ис Томасу удалось забраться в домик на высоте 25 метров. Как они лезли, и самое главное – слазили – страшно было смотреть. Дом качался под ними, как скворечник. По ходу, половина ступенек сломалась под их весом. Короваи все очень худые и весят не больше килограммов 45, наверное. Они без труда влезали в свои дома. Этот дом могли посещать только мужчины. Там они решали какие-то свои, сугубо мужские вопросы.
На ужин, как обычно, был рис и вермишель, к которым наш кудесник Итун добавил мясо невинно убиенной черепахи. Вкус черепахи я не поняла, так как там было много косточек и очень мало мяса, и черепаху было все-таки отчаянно жалко. Наш грудной малыш выглядел и чувствовал себя лучше, может, он переболел, а может это от того, что мы украдкой подкармливали нашу мабульскую маму. Вернер сказал, что этого нельзя делать, так как у нее есть муж и он должен заботиться о ней, и что реакция короваев может быть не предсказуема, но у меня и девчонок не было сил смотреть на голодную маму с ребенком, и мы ее угощали всем, что ели сами.
Я же вообще сильно обозлилась и даже кормила собак едой со своей тарелки – чем вызвала большое удивление, хорошо, что не негодование короваев. Просто уже не могла выносить вида истощенных животных, которых все только и делают, что пинают, и взрослые и дети. Понимая, что нечего соваться со своим уставом в чужой монастырь, я кормила собак незаметно. А наверное – зря. Так как короваи собак едят. Как сказал Вернер – они едят все – ты останешься здесь подольше – и тебя съедят. Шутка была невеселой, так что посмеялись мы нехотя. Из клыков съеденных собак короваи делают бусы. Женщины собирают с детства такие бусы, из зубов, из ракушек, из ягод – это их приданное и символ того, что женщина замужем. Когда я захотела купить одно из таких ожерелий из ракушек (непонятно откуда они их берут), – его не разрешили продать – иначе эта женщина будет уже не замужем.
– О! так это же здорово! У нее будет возможность выйти замуж еще раз – пошутила я. Увы, выбор у этой женщины был не богат, у каждого жениха уже по 2-3 жены.
Уснуть этой ночью было сложно, короваи в темнотище бродили туда-сюда с тлеющими палками, собирались компаниями – мабульские и местные, что-то громко обсуждали и хохотали. Впрочем, их шум перебивали лягушки – стоял такой крик, и звук был похож на то, как будто кто-то полощет белье в реке…
21 января
Утро началось с дождя. Мы пригорюнились, памятуя о вчерашнем плавании в дерьме по джунглям, но наши проводники нас успокоили – сегодня все будет хорошо. Мы вновь идем на охоту за личинками.
Короваи привели нас к уже поваленной и подгнившей пальме саго – они выковыривают оттуда личинки, Лоренц снимает их трудовые будни, мы делаем фотографии. Личинок едят все – и мабульские короваи, и местные. Самое интересное, что мабульские короваи, как только вошли в джунгли, тут же сняли всю одежду и ходили таким же голыми, как местные.
Слово полуголые тут совершенно не подходит, так как у мужчин на члене было прикрытие из листьев или скорлупки, а женщины откуда-то тут же надыбали травяные юбочки, одна из которых теперь красуется на стенке в моей спальне рядом с сертификатом, выданным мне после посещения горных горилл в Руанде. Лоренц снова вручил мне камеру (еще в начале нашего путешествия мы выяснили, что мы коллеги) и рассказывал о том, что происходит сейчас в нашей экспедиции.
– Лоренц, улыбайся и думай о том, что говоришь – еще один дубль – one, two, three, – Лоренц опять сбивается, – ок, давай сначала – satu, dua, tiga, start! – отлично, записано. Лоренц лыбится и опять что-то жует. К концу путешествия мы его втихаря прозвали babi – поросенок – потому что Лоренц всегда что-то ел. Где он отыскивал еду – осталось тайной, но он никогда не был голоден, и всегда был весел, дурачился и шутил, насвистывал «Джингл Белл» или валялся в ручье, как поплавок, пытаясь намочить свои жесткие кучеряшки.
Ужин прошел как-то тихо, немцы рано разошлись по палаткам. Мы с братом еще сидели за столом, снимали последний закат, слушали лягушачий оркестр, дышали джунглями, прощались… Завтра мы покидаем Пандорру. К нам тихонько подсели Итун и Лоренц. Пили чай, курили, менялись адресами. Итун дал свою визитку – на ней было написано, что он «managing director» – у него своя фирма в Вамене, правда, он в этой фирме сам и директор, и повар, и гид, и переводчик.
– Ты проведешь нас в Нуигини?
– Да, приезжайте, я буду ждать вас.
– Как туда попасть?
– Мы можем дойти до Ванимо даже пешком из Вамены. Когда вы приедете?
…когда мы приедем… Это вопрос вечности, Итун, когда мы приедем…
Молчали. Лягушки надрывались. Лоренц задумчиво курил в темноту.
– Когда будет твой фильм, Лоренц? Может быть, мы увидим его в России? Приезжай к нам в гостиницу в Джаяпуре, Лоренц – пожуем вместе пинанг…
Завтра мы покидаем Пандорру… Пошел сильный дождь.
22 января
До Мабула шли недолго. Часа три. Уже легко перепрыгивая через ручьи, преодолевая шаткие мостки, перепрыгивая лесные баррикады. В Мабул входили под радостные приветствия оставшихся жителей, и визг пил – короваи строили новые дома. Отмывшись, поев, сели в нашу лодку и поплыли за суккуном – хлебным деревом. Плыли недолго – суккун растет везде. Мужчина и мальчик залезли на деревья и сбивали плоды длинными рогатинами на землю. Плоды тяжело падали на землю, не трескаясь. Тут же замутили костер и прямо в него набросали горкой суккун, через несколько минут вытаскивали суккун как печеную картошку, раздавливали ногами и выковыривали изнутри пропеченные орехи – на вкус – как настоящая печеная картошка, только без соли.
Жара стояла неимоверная. На обратном пути почти все, кто в одежде, кто без нее упали в воду возле лодки и остужались в быстром течении Сирета. Вечером короваи устроили открытый базар. Набор товаров был все тот же, но кто-то что-то еще покупал – юбочки, кости казуара, панцирь черепахи, курительные трубки, топорики.
23 января. Возвращение в цивилизацию
Обратный путь в цивилизацию был тяжек. Опять плывем на лодке часа три. Дас ис Томас уснул на бортике лодки и шарахнулся внутрь, когда наткнулись на корягу под водой, оставив мне на память синяк на ноге. Кончается топливо. В двух попавшихся на берегу деревнях топлива не было. Мы остаемся на жаре возле одного большого дома ждать, а наша лодка уходит вниз по течению куда-то за горючим. Ждем ее возвращения три часа.
Жоська и Йоська уселись на краю домика, а перед ними собралась толпа и смотрит на них, как в телевизор. Время от времени они что-то снимают с себя и отдают местным. Перчатки, футболка, ремень… пакетик кнорра. Мы с братом бродим по поселку, осматриваем два пустых дома – один похож на школу, другой – на баню? Полное запустение…Наконец возвращается лодка, мы грузимся, темнеет. Мы плывем. Река за ночь обмелела. Несколько раз садимся на мель, толкаем лодку. Плывем. Девчонки болтают о том, у кого какая любимая еда, и считают, через сколько часов – дней мы будем в Вамене. Вокруг звучит немецкая резкая речь. Стемнело. Лоренц стоит на носу, освещая прожектором от камеры берега в поиске какого-нибудь приюта, и на предмет крокодилов. Мы уже переплыли в Браззу, а в ней водятся крокодилы, так говорят местные. Вернер сидит на борту лодки и внимательно вглядывается в даль. Темнота – хоть глаз выколи. Мы плывем. Немного страшно и мысли улетают далеко отсюда, в другое время.
Тогда, в сорок каком-то году, также вокруг была слышна отрывистая немецкая речь, когда немцы вошли в нашу деревню. Оля Лебедева осталась в доме одна с маленькой Верочкой. Муж и брат ушли на войну. Дверь распахнулась от удара ноги и в дом ворвались два немецких солдата, наставив автоматы на молодую женщину с ребенком. Оля крепко прижала к себе дочку и молчала. Вслед за солдатами вошел офицер, осмотрел чистую хатку, взглянул в карие глаза Ольги, сделал знак – убрать оружие – коротко рявкнул – «гуд» - и остался здесь квартировать.
Иногда, в особенно голодные дни, Оля находила оставленную для них с Верочкой еду с молчаливого приказания офицера. Когда всех жителей погнали к клубу смотреть на расстрел партизан, он молча, кивком разрешил Ольге остаться дома. Немцы лютовали в деревне недолго. Уходили быстро, торопясь уйти живыми. Офицер последним покинул Курджиново, мельком глянув на застывшую в радостном испуге Ольгу. Муж и брат не вернулись с войны. Остались фотографии и буквы на обелиске, да сына, родившегося спустя 10 лет после войны, назвала Ольга в честь брата – Колей Лебедевым. Нет уже ни бабушки – Ольги Ильиничны Лебедевой, ни мамы – Веры Дмитриевны Соколовой. Остались только слезы, и почему-то их поток никак не кончается, как эта речка Бразза. И я сижу в лодке под черным небом Папуа и стараюсь попасть дыханием в такт плеску воды об лодку. Я не знаю, куда впадает речка Бразза… наверное, в большой синий океан, теперь он будет немного солоней. Я не знаю, Вернер, кем был твой дедушка… и не хочу знать…Сегодня, в январе 2010 года мы с тобой очутились на другом конце земли, в другом времени и пространстве, мы делили все трудности пути и последнюю горстку риса. Я буду думать о синем океане этой темной ночью.
Все разговоры давно затихли. Все ждали – а мы вообще-то сегодня доплывем или как? Был девятый час и надежды пристать где-то было мало. Когда впереди показались огни селения, – все взорвались в одном порыве: смотрите, смотрите – огни, люди, жилье!!!! – орали на всех языках и похлопывали друг друга по плечу. Мы живы, мы спасены! Мы вернулись в Пирабанак, поселение, где жила индонезийская семья.
В считанные минуты произошла выгрузка в темноте, нам открыли большой сарай, который уже успели заколотить гвоздями с прошлого раза. Итун вместе хозяйкой быстро готовили ужин, мы пялились на работающий телевизор!!!!! Охренеть, надо же, телевизор!! И в доме так приятно пахнет – индонезийцы собирают какие-то деревья, крошат их и отправляют на изготовление парфюма куда-то, кооперируясь с другими, проживающими на Папуа соотечественниками. Папуасы их недолюбливают, потому что завидуют. А завидуют, потому что сами очень ленивые, и это правда. Они ленивы настолько, что не моют даже своих детей, хотя река под боком. А слово работать вообще им чуждо, особенно это касается тех, кто живет уже не в джунглях. Прихватив по кусочку такого дерева и купив бутылочку парфюмерного масла у хозяев, мы отправились спать.
24 января. Возвращение в цивилизацию
После завтрака, длительного и безмятежного настолько, что немцев уже хотелось немного пнуть, чтобы поторопились, снова плывем. Три часа под солнцем Папуа. Несмотря на то, что все уже загорели и обгорели, все-таки пытаемся закрыться от жалящих лучей. На ланч (вроде недавно ели, какой ланч на фиг, поплыли уже домой!!!) пристали к какому-то дому на берегу, оказалось, что там живут асматы. Мы поднялись в жилище. Грязища там была невероятная. Такой грязи мы не видели даже в джунглях у примитивных короваев! Вернер сел наводить дипломатию со старшим семьи. В хижине, мостясь среди дыр, на полу сидели худущие дети, женщины и собаки. Там же горел костер. Вонь стояла ужасная. Ползали какие-то насекомые. Итун растерянно стоял с кастрюлями, не зная, куда их пристроить в этой грязище, чтобы заделать ланч. Я поняла, что меня сейчас стошнит и тихонько вышла из дома. Вслед за мной вылез Итун, повторяя страшным шепотом – тидак багус, тидак багус – не хорошо здесь, не хорошо.
– Итун, я не буду там пить чай, давай разводи костер на берегу речки.
Вскоре к нам присоединились и немцы, не выдержавшие вони. Йоська принялась педантично заворачивать в салфетку очередные бусы из собачьих клыков. Я невинно у нее поинтересовалась – ты любишь собак, Йохана? – она беззвучно, как рыба, открыла рот. Вернер, стоявший рядом, поперхнулся кофе, покраснел и стал трястись от смеха. Сказал мне что-то на бахасе и, продолжая хохотать, пошел в лодку.
Плывем. Спустя пару часов, не доплывя до Локбона, пристали к берегу. Там стояло 10-12 домиков, выстроенных правительством для короваев. Все были пусты и некоторые загажены, во многих зияли дыры от костра.
– Почему они здесь не живут, Вернер?
– Говорят, что им здесь жарко. Они привыкли жить в своих хижинах из пальм и не хотят менять образ жизни.
Место было почти безлюдное. Мы выбрали себе домики почище, разбили там палатки, выкинув мусор. Последний ужин в джунглях обещал быть праздничным. Я нашла в зарослях возле домика два маленьких помидора, Вим надыбал большую папайю, Итун нарвал молодых листьев папайи и тушил их со специями. Все еле дождались, когда будет готова еда. Попробовав первую ложку тушеных листьев папайи с рисом, я стала пятиться за дом, где незаметно, чтобы никого не обидеть, опрокинула свою тарелочку за спину, горечь во рту была невыносимая. С пустой тарелкой и сытым выражением лица я присела рядом с Вернером. Он аппетитно доедал последние крошки со своей тарелки.
– Гуд,– рявкнул он громко, сыто рыгнув.
– Гуд, – от неожиданности я подпрыгнула на пеньке, – генерал чертов, когда ж ты перестанешь орать!
Мухи в этот день были особенно назойливы. Ни сидеть, ни лежать, ни есть спокойно было нельзя. Йоська доедала рис, стоя с тарелкой в руках, когда вдруг Итун, стоявший рядом, совершенно автоматически, со всего размаха шлепнул ее по аппетитной заднице, убив при этом особенно активную муху. Воцарилась мхатовская пауза, во время которой Итун растерянно смотрел на Йоськину задницу, задница нежно колыхалась, а все задохнулись от смеха. Мы с Жоськой просто скисли и никак не могли успокоиться, стоило только посмотреть, как растерянно улыбается Итун, натягивая поглубже свою ковбойскую шляпу на глаза, или как остолбенела Йоська, и – мы начинали ржать заново, до колик и слез на глазах. Я вынуждена была удалиться в свой домик на предмет туалета. Разумеется – туалета как такового не было, но помещение для него присутствовало. Правда, там все доски были подгнившие. Я нашла самые крепкие, как мне казалось… Дальше все произошло так быстро, что я не успела сделать даже вдох, как очутилась на двух ногах на земле, среди оглушительного треска сломавшихся досок и с полуспущенными штанами. Право, леди не стоило бы рассказывать о таком интимном казусе, но до сих пор, когда я вспоминаю, как я удачно сходила в туалет в Папуа, начинаю задыхаться от смеха.
25 января. Локбон–Декаи–Вамена
Всю ночь в палатку бились комары. Их было столько, что спать под этот звон было практически невозможно, а уж представить, что было бы, если бы у нас не было репеллентов – вообще страшно. Утро началось с адской жары. Медлительный завтрак по-немецки, полчаса в лодке – и мы в Локбоне. Не успели мы выгрузить наш багаж, как подъехал ранее заказанный грузовик. Побросали вещи, загрузились и вновь по ухабам и хлипким мосточкам поехали в Декаи. Устроившись в тенечке у аэропорта, ждем самолет. Час, другой. Но самолет должен прилететь, так как сегодня из Декаи летят в Джаяпуру какие-то высокие чиновники. Все рассматривают нас с интересом. Какой-то папуасский чиновник подходит знакомиться с нами.
– Елена дари Русия, – я отвечаю ему на бахасе и предлагаю угощение – фундук, обнаруженный в кармашке рюкзака. Все смеются. Вернер занимает выгодную позицию на ступеньке перед чиновниками и начинает что-то им горячо втирать на бахасе, они внимательно слушают, образовав нехилый кружок зрителей, которых с каждой минутой становится все больше и больше. Вернер в своей стихии. После 20-минутного монолога толпа разразилась одобрительными восклицаниями, а наш генерал вытер пот со лба. По-видимому, консенсус был достигнут. Мы сидели с Итуном и ели орешки.
Самолет прилетел спустя 2 часа ожидания. Большой самолет, летевший по маршруту Декаи-Вамена-Джаяпура. К сожалению, мы не знали об этом, иначе не стали бы возвращаться в Вамену, в которой делать было больше в принципе нечего. В самолете простились с Лоренцом, в кафешке, куда приехали на ланч, естественно!!! – с Итуном.
Я не вытерпев до гостиницы, сунула зарядник в розетку и мой мобильник ожил спустя две недели отсутствия связи. Дома все было хорошо. С души упал камень. В отель возвращались через рынок и банк. Деньги в Вамене можно было только снять с карты, поменять наличные доллары – практически невозможно.
Немцы купили на рынке какие-то дорогие сувениры, я искала футболку с надписью « Аку чинта Папуа» (Я люблю Папуа). Увы, футболки не нашлось. Приехали в гостиницу, расселились по своим домикам. Улетать из Папуа мы собирались раньше, чем было намечено в первоначальной программе. Все были за то, чтобы поменять билеты с 30 января на 27 и побыть дольше на Бали. Вечером предстоял праздничный ужин. Вода в бойлере до 7 вечера так и не успела нагреться, а посему мы пришли на праздничный ужин непомытыми. Все немцы были вымыты, как один, переодеты в чистое, девчонки сделали макияж. Мы решили забыть об условностях и сосредоточиться на еде – праздничный ужин все-таки. Стол был сервирован безукоризненно. Приборы расставлены в соответствии с правилами самого строгого этикета, бокалы сверкают в предчувствии хорошего вина.
Вынесли праздничный суп. В малюсенькую мисочку, я котам дома ставлю такую под еду, налили суп – теплая вода с вермишелью. В бокалы налили воды. Немцы оживленно беседовали друг с другом, в очередной двадцать пятый раз, не затрудняя себя беседой на английском. И тут я поняла – уезжать надо завтра, еще один день уже не вытерпеть.
Меню праздничного ужина:
На первое – теплая вода с вермишелью
На второе – зажаренное до неузнаваемости бедрышко цыпленка-дистрофика, немного картошки и салат – капуста-морковка.
На третье – с красиво обрезанной верхушечкой мандарин и несколько ломтиков ананаса.
– Елена, – после ужина обратился ко мне Вернер, – мы сейчас будем смотреть видео про Монголию – если хотите – присоединяйтесь.
– Спасибо, но я предпочту все-таки может быть уже ставший горячим - душ, и еще – мы хотим улететь завтра.
– ???????????????
– Мы хотели бы как можно дольше побыть на Бали – соврала я, искренне глядя ему в глаза.
– Но..., лететь группой удобнее и дешевле, может быть вы подождете до послезавтра?
– Пожалуйста, если это возможно – мы хотели бы улететь завтра. Генау – точно, – все-таки улыбнулась я.
Он кивнул.
Не могу передать словами ощущение блаженства, когда после двух недель спанья в палатке на земле вытягиваешься в чистой постели после душа.
26 января Джаяпура
Утром Вернер, Вим и Томас поехали по своим делам в город, а заодно проводить нас. Билеты удалось поменять. Настроение было замечательным.
– Елена, – Вернер смотрит на меня сверху вниз, – если у тебя есть знакомые в Барнауле, Челябинске, Новосибирске – расскажи им, что они могут со мной поехать в Монголию – мы едем туда через эти города.
– Яволь, майн генерал, – улыбаюсь я ему в ответ. Мы стоим в аэропорту и прощаемся. Неожиданно Вим обнимает меня и целует в щеку, от неожиданности я полезла целовать Дас ис Томаса, и обняла за шею Вернера, чмокнула в покрасневшую щеку. Прощаемся.
В Джаяпуре все повторилось – в аэропорту нас встретил Анус, на такси мы приехали в отель в Сентани, заселились в свой прежний номер, взяли таксиста на три часа и поехали в чудесный ресторанчик на воде – есть, в магазины – за пивом, в супермаркет – за футболками.
Вечером часик посидели с нашими летчиками – показывая фотки из джунглей и захлебываясь от переполнявших эмоций. Утром они все вышли нас провожать. Смс-ка, отправленная накануне Лоренцу, вернулась. Мегафон не хотел нас соединять. Так нам и не удалось пожевать пинанг вместе. Самолет вылетел как-то не по-папуаски по расписанию. Мы прилипли к стеклам иллюминатора. Где-то безумно далеко в джугнлях, сидела на солнышке Вахуль и пыталась заплести косичку из своих коротких курчавых волос, посматривая, как в небе проносятся птицы, прислушиваясь к шуму реки, тихонько шевеля губами в такт плетущим пальцам – senan, senanagul, pingop, один, два, три…
