Я не большой поклонник того "продукта", которым с киноэкранов "кормит" нас популярный белорусский драматург Андрей Курейчик, но зато мне нравится, как он формулирует многие вещи, связанные с национальной идентичностью белорусов. Чрезвычайно любопытно и то, как Андрей относится к нынешнему "Беларусьфильму", Национальной библиотеке, архитектуре Минска, нравам в Заводском районе, склонности к гигантомании и т.д. и т.п. Советую ознакомиться, благо, что интервью с ним в "Прессболе" на спорте не заморачивается.
***
НеПРОФИЛЬный актив. Андрей Курейчик: трагедия хоккейной комедии
Известный белорусский драматург и сценарист Андрей КУРЕЙЧИК разменял лишь четвертый десяток, но его пьесы идут уже в десятке стран Европы, Азии и Америки. Кинофильмы, поставленные по сценариям Андрея, традиционно имеют хорошую кассу — достаточно назвать “Любовь-морковь”, “Елки”, “Юленька”, “Служебный роман-2”. К своему удивлению узнал что Курейчик, оказывается, был готов написать сценарий спортивного фильма. И даже отправился с заявкой на киностудию “Беларусьфильм”.
— Я был в какой-то степени наивным человеком и предполагал, что наша киностудия — это не только здание со штатом в восемьсот человек, но еще и компания, призванная зарабатывать деньги. Придумал для “Беларусьфильма” проект, который, по моему замыслу, должен был стать невероятно выгодным.
Самое дорогое в кино — декорации и массовки. А у нас есть совершенно замечательные спортивные объекты, новые. Одна “Минск- Арена” чего стоит! Вдобавок огромное количество болельщиков, которые могут ее заполнить совершенно спокойно, без принудиловки и связанных с этим жалоб и стенаний. Кроме того, в 2014 году у нас пройдет чемпионат мира по хоккею, где можно наснимать кого хочешь и без особых усилий получить невероятно дорогую картинку. За копейки, а не за миллионы долларов ее реальной стоимости.
Давайте возьмем в партнеры федерацию, другие государственные организации, тоже любящие хоккей, и сделаем хорошее кино, которым можно будет порадовать не только нашего зрителя, но и российского, украинского и всех тех бывших республик бывшего СССР, где любят и понимают эту игру. Главное, что фильм купят россияне, и это станет настоящим прорывом для “Беларусьфильма”. Потому что все, что у нас производится в последнее время, широким экраном абсолютно никуда не продается, да и продаться не может даже теоретически.
Короче, принес я им хоккейную комедию. И отправили меня на “редакторский час”. Название, конечно, насторожило, но деваться было некуда. Пришел: вокруг пятнадцать женщин разного возраста, от самого юного до бальзаковского — все редакторы.
Начал я им рассказывать про хоккейное кино и как-то сразу понял, что не лежат их сердца к спортивной тематике, хоть тресни. Им бы любовную историю какую-нибудь, а здесь шайбы, клюшки и куча всяких других прибамбасов, о которых они не знают да и знать-то, по большому счету, не хотят.
С самым главным редактором отношения совсем не сложились. Она, наверное, очень хорошая женщина, но находится явно не на своем месте — не очень понимает природу сценаристики и коммерческого успеха.
— Сценарий у тебя уже готов?
— Нет, есть только расширенная заявка. Это нормальная практика, потому что лишь графоманы пишут сценарии десятками и в итоге радуются им только в окружении своих близких, считающих их людьми гениальными и не понятыми современниками. Если же мы говорим об индустрии кино, то при создании продукта надо видеть, кто станет его заказчиком, кто будет развивать, создавать, продавать и так далее.
— А, собственно, почему комедия? И не нашла ли группа редакторов в твоем замысле скрытую иронию над самым дорогим в стране видом спорта?
— Ну а какие тут могут быть жанры? Триллер о хоккее — слишком жестко даже для нас, которых ничем удивить нельзя. Фантастический боевик, историческое кино — тоже вряд ли. Драма?
— Прошкин снял в этом жанре “Миннесоту” — фильм про настоящих брутальных россиян, играющих в хоккей в одном из провинциальных городов...
— Смотрел. Но это фестивальный формат, и мы должны сразу понять, что большого экрана подобный фильм не увидит. Плюсы: возможный вклад в искусство и высокая оценка со стороны профессионалов. Минусы: такие фильмы не окупаются. “Миннесота” снята, кстати, на государственные деньги. Это значит, что к нашему бесконечному беларусьфильмовскому минусу добавляем еще один. Кроме того, не надо забывать, что ленты такого рода имеют узконаправленную зрительскую аудиторию. Вот скажи, нам важно пропагандировать спорт среди молодежи?
— Безусловно.
— Тогда жанров остается всего два — те, что юная аудитория принимает на ура. Это комедия и блокбастер. Производством комедии мы решаем сразу две задачи: создаем продаваемый продукт и забиваем народом все эти ледовые дворцы, понастроенные в нашей стране в большом количестве. А чтобы дети ходили туда тренироваться, надо сделать хоккей модным видом спорта.
Главным героем мог бы стать практически любой топовый российский артист: Машков, Безруков или Хабенский. Наш Гостюхин вполне сошел бы за тренера, можно было бы пригласить нескольких НХЛовских звезд-белорусов. Михаил Грабовский, Руслан Салей, братья Костицыны помелькали бы в эпизодах и придали натуралистичности происходящему...
Проект этот в голове у меня сложился практически от и до, но тогда, скажем так, не прокатил... Может быть, что-то получится с новым руководством “Беларусьфильма”.
— На презентации гандбольного СКА, где тебя принимали в клуб почетных болельщиков, ты сказал, что легко напишешь сценарий и с гандбольной начинкой...
— На самом деле главное — человеческая история. А она может быть как в хоккейных, так и в гандбольных декорациях. Все зависит от мастерства режиссера и оператора: что они смогут снять красивее — хоккей или гандбол, футбол или баскетбол...
— А какой вид спорта тебе нравится больше всего?
— Баскетбол. Я в этом отношении — тоже дань моде. В детстве смотрел матчи НБА и поражался способностям Его Воздушества Майкла Джордана и тех огромных мускулистых негров, которые, как тогда казалось, могли совершать невообразимые для нашего человека трюки: брать высоту чуть ли не десять метров и лететь на столько же в длину. Святотатством было одно только предположение, что когда-то европейские сборные смогут обыграть таких молодцов.
Нравится гандбол. Был во Дворце спорта на матче Беларусь — Швейцария и получил от зрелища колоссальные эмоции. Это спорт для настоящих мужиков — и мне кажется, что у женщин он всегда будет вызывать устойчивый интерес. Они любят, когда игра идет, что называется, в кость — им нравится жесткость.
Футбол люблю тоже, но только во время топовых турниров уровня чемпионатов мира или Европы. Ну скучен мне чемпионат страны, такое чувство, что это сугубо провинциальный турнир, волнующий лишь самих игроков, тысячу-другую фанатов да сотню родственников. За границы этого контингента событие не выходит. А когда на дворе чемпионат мира или Олимпиада, то об этом каждый день сто раз говорят по телевизору и много пишут в любой уважающей себя газете — от такого информационного потока скрыться просто невозможно.
— Кого из белорусских спортсменов можешь, по собственному ощущению, примерить на роль национальных героев?
— Мне всегда почему-то больше нравились женщины. Карстен, Остапчук, Герасименя, Домрачева... Может быть, потому, что им добиваться чего-то в современном спорте тяжелее по определению — мужской организм к нагрузкам как-то более адаптирован. Но все равно каждому их успеху радуешься с удвоенной силой.
А достижение Юли Нестеренко вообще в отдельном ряду. Мне кажется, что именно тогда название “Беларусь” закрепилось в сознании иностранцев особенно твердо. Когда-то я очень радовался успехам юной теннисистки Натальи Зверевой, она сражалась с монстрами калибра Мартины Навратиловой и Штеффи Граф — какими-то полумифическими фигурами в силу только приоткрывавшегося железного занавеса. Мне нравилось, что тогда впервые начали говорить о гонорарах советских спортсменов, и эти суммы — 100 тысяч долларов и больше — просто туманили сознание невероятным количеством нулей.
— А когда ты сам понял, что можешь зарабатывать большие деньги?
— Смотря что подразумевать под этим понятием. Десять лет назад для меня таковыми были пять тысяч долларов. А сейчас надо добавить еще два нуля, чтобы на эту цифру можно было смотреть круглыми глазами и готовиться сделать все, дабы столько заработать.
— Когда же твои глаза округлились первый раз?
— В 2001 году. Пьесу “Пьемонтский зверь” взяли в МХАТ. У меня было десять экземпляров, больше распечатать не мог — слишком дорого. И я отослал ее равными долями: пять в белорусские театры и столько же в московские. Откликнулся только Табаков. Олег Павлович пригласил в Москву, где я еще никогда не бывал.
— Круто!
— Да я обалдел! Меня поселили в квартире в доме Станиславского, где сверху музей Константина Сергеевича, а под ним жилье для приглашенных сценаристов и режиссеров. Табаков заставил сходить на многие спектакли МХАТа, я подписал свой первый договор — на “Пьемонтского зверя”.
— Ты за него получил пять тысяч долларов?
— Нет, заплатили две. В том году я заключил еще один договор в Москве, уже с театром имени Маяковского, и заработал там еще две тысячи, потом еще проценты за постановку пришли... Тогда для минского студента юрфака это были очень большие деньги: я работал на практике в фирме и зарабатывал сотню долларов в месяц...
— После таких сравнений окладов с гонорарами писать наверняка захотелось еще больше...
— Табаков подкинул мне еще какие-то идеи, дал перечитать один роман. И я начал это прилежно делать, но вот ведь что... Не могу я на одном месте сидеть. За МХАТом был театр имени Маяковского, затем — Пушкина, потом случилась постановка в нашем Купаловском, затем в моей жизни появилось кино. И получается, что я нигде не мог присосаться надолго. Находиться продолжительное время в одном месте мне неинтересно, хочется пробовать что-то новое.
Знаю одно: как только останавливаешься, ты гаснешь. Я всегда понимал, что МХАТ или “Маяковка” — не предел. Так же, как и кино, педагогика, журналистика, организация фестивалей и многое другое.
— Как ты, кстати, оказался в кино?
— Случайно. Белорусская режиссерша, которая, судя по всему, имела виды на мою пьесу “Исполнитель желаний”, приехала на одну из московских студий. Что-то монтировала, а пьесу положила на стол. Мимо проходил директор этой студии, полюбопытствовал, полистал и отнес продюсеру, которого звали Александр Олейников — сейчас это генпродюсер канала ТВЦ. Тому понравилось, и спустя какое-то время мне позвонили, пригласили на встречу.
Разумеется, ехал в Москву, уверенный, что предстоит работать в сценарном коллективе программ “Городок”, поскольку никаких иных ассоциаций с фамилией Олейников у меня тогда не возникало. Встречаться пришлось с Олейниковым и Ренатом Давлетьяровым, тоже продюсером и на ту пору гендиректором Московского международного фестиваля в ресторане “Пушкин” на Тверской. Как сейчас помню: только открыл меню, как сразу стало дурно от количества нулей...
Москвичи хотели купить у меня права на эту пьесу, но я испросил разрешения самому переделать ее в киносценарий. Придумал, по сути, совсем другую историю, напоминавшую “Исполнителя желаний” лишь моментом, когда главные герои менялись телами.
Поехал в Минск, все переписал, выслал первые тридцать страниц — заказчику понравилось. А уж затем началась настоящая работа. Когда фильм “Любовь-морковь” вышел на экран и за первую неделю проката собрал шесть миллионов долларов, это стало для меня настоящим шоком, потому что в то время российские фильмы, за исключением “Дозоров”, не собирали вообще ничего. Сразу же предложил вторую часть “Любви”, сценарий блокбастера “Юленька” — и пошло-покатилось. Сейчас у меня в работе два сериальных фильма, еще один — российско-французский проект “Три Жизели” — в апреле выходит на экраны.
— А правда, что Давлетьяров чуть ли не наручниками приковывал тебя к батарее, когда писался сценарий первой “Моркови” — для ускорения творческого процесса?
— Сроки были действительно жесточайшие, что стало для меня некоторым сюрпризом и довольно серьезным испытанием. Ведь в театре ничего подобного нет, пьесу можно писать хоть три года. Меня завезли в пансионат, обеспечили водой, едой, компьютерами — и я там сидел как литературный раб. Но понятно, что это было нужно в первую очередь мне самому. В таких случаях можно ошибиться только один раз — как саперу. Сплоховал — и уже не позовут...
— За полученный гонорар ты купил дом и множество всяких полезных для жизни вещей. А потери свои, физические и моральные, можешь оценить?
— К сожалению, фильмы подобного рода не дают возможности поговорить о многих серьезных вещах — тех, которые волнуют в первую очередь. Ты все время оказываешься ограничен форматом, продюсерами, актерами и еще уймой всего, что определяет коммерческий успех фильма. И в этом серьезный минус... Ты в искусстве, но не свободен в нем.
— Чистым искусством можно заняться тогда, когда заработаешь много денег...
— Есть второй вариант, и это касается людей, ставших известными еще в советское время. Можно назвать Сокурова, Германа, Соловьева — им и сейчас дают сказать то, что они хотят. А если ты молодой человек, то надо иметь какие-то подвязки в Министерстве культуры или где-то еще, чтобы дали денег на арт-хаус.
— Мне кажется, что, даже являясь автором успешных фильмов, белорусский сценарист все равно чувствует себя в России гастарбайтером...
— Да, несомненно. В России существует закон, поддерживающий своего производителя, и даже в титрах моя фамилия не может стоять в гордом одиночестве. Рядом обязательно должна присутствовать еще одна — российского автора.
— В таких условиях патриотизм растет или падает?
— Когда находишься в Москве — растет, возвращаешься домой — падает.
— Чему ты там научился?
— В Москве все подчинено интересам дела. Там не собираются просто так — поговорить на тему сохранения мира во всем мире, как это происходит у нас. Людям нужен готовый продукт, причем очень качественный, потому что его надо будет продать.
В Минске же продукт лучше даже не показывать, а сразу положить на полку и забыть. Я не могу понять, как можно запускать все эти “Анастасии Слуцкие”, “Днепровские рубежи”, “На спине у черного кота” и тому подобное, зная, что они не продадутся ни при каких обстоятельствах. А ведь бюджеты у них вполне московские — один-два миллиона долларов. Деньги так легко улетают на ветер только потому, что достаются не из своего кармана. А в России, помимо государственных, тратятся еще и собственные средства, поэтому и контроль за их использованием налажен жесточайший.
— О чем бы ты сам хотел снять фильм, будь как художник совершенно свободным от заданных обстоятельств?
— Первый — о современной минской молодежи, о том, чем она живет, чего хочет, какие решает проблемы.
У нас есть какое угодно кино: историческое, военное, нет только современного. И это, согласись, выглядит довольно странно, словно в наше время ничего не происходит.
А второй фильм я хотел бы снять о Марке Шагале. Это самый известный белорус в мире. Никто не знает ни Янку Купалу, ни Якуба Коласа — давайте признаемся в этом самообмане, которым до сих пор мы тешим самолюбие. Планете известен только один художник, родившийся в Беларуси. Он сумел пронести любовь к родному Витебску через Москву, Париж и Лондон. Все влюбленные евреи, парящие над крышами Витебска, летают и в этих городах, пропагандируя нашу страну. Шагал у нас — абсолютно незаслуженно забытая величина, и мне хочется рассказать белорусам о его жизни и месте в мировом искусстве.
— А тебе хотелось бы стать, скажем, самым известным белорусом XXI века?
— Нет... Когда был юным, безумно желал известности, внимания и прочих радостей публичной жизни, а теперь понимаю: деньги важнее. И если мне предложат на выбор сто интервью или десять тысяч долларов, то я, не мешкая, выберу второе. Съезжу в Лос-Анджелес или на Канары, буду пить хороший коньяк и неплохо себя чувствовать, абсолютно не снедаемый чувством, что чего-то еще не высказал этому миру.
Я и студентам своим говорю: если считаете, что искусство — это то, ради чего можно умереть, вы ошибаетесь. Ради него не стоит ломать судьбы, семью, какого-то человека. Искусство — вторичная потребность. Без нее можно обойтись, а вот без еды, одежды и семьи — никак.
И литература, и искусство, и спорт создают лишь какие-то бонусы к жизни. Мы ее только раскрашиваем этими явлениями, к которым и надо относиться как к чему-то радостному и цветному. Но не главному.
— А вот наша страна к спорту относится со всей серьезностью, вкладывает в него немалые деньги и лелеет идею, что именно на этой стезе мы можем отличиться в компании себе подобных...
— В этом нет ничего ненормального. Даже, наоборот, прослеживается патриотическая жилка. Но все же надо отделять насущность от вымышленного информационного мира. Есть же реальные вещи, а есть сообщения СМИ.
В наше время любого человека можно раздуть в звезду, хотя объем его истинных достижений близок к нулю.
Надо искать правильное соотношение восторгов и реальных дел, это касается в том числе и спортсменов.
— Поясни.
— Когда победы достигаются на высоком мировом уровне, таким атлетам наш респект и уважуха — по полной программе. Но если ведем речь о местечковых звездах, мне кажется, реверансы неуместны. Возможно, они кому-то и нужны, но мне уже не интересны, когда есть возможность увидеть в деле действительно сильнейших и сравнить их с кумирами нашего розлива. Не люблю неумеренных восторгов, не терплю эффекта толпы, когда какой-то успех дает вдруг основания считать, что мы в чем-то всех опередили. Хотя мы лучше других знаем, что это не так. Я за анализ, за баланс, твердый и взвешенный: того, что умеем, что — нет и как нам этого достичь. Что важнее — построить в каждом дворе баскетбольную или хоккейную площадку или возвести супердворец с суперкомандой, супертренером и суперзарплатами? Мне больше нравится первый вариант.
— Завидуешь большим гонорарам хоккеистов?
— Они и так обеспеченные люди. И если какой-то канадец за белорусские деньги не купит себе еще один “Гелендваген”, то с ним ничего не случится. Но когда сотни детей смогут приобщиться к спорту, пользы от этого для страны окажется гораздо больше. Мы все же бедные, у нас и на то, и на другое денег не хватает. Это же элементарно: откуда можно взять миллионы долларов на хоккейные команды, в которых играет огромное количество легионеров? Только за счет социальных программ, детского спорта. А потом удивляемся, почему никто не хочет идти в детские тренеры.
Мы все время строим перевернутую пирамиду. Фундамент и основные вливания должны быть внизу — в детско-юношеских школах. А уже оттуда выйдут хорошие игроки, подготовленные профессиональными, не нищими, тренерами.
Мы страдаем гигантоманией. Спроси любого тренера, и он начнет рассказывать, что в Беларуси должен быть полнокровный национальный чемпионат. Типа, следует полагать, немецкого или, на худой конец, швейцарского, российского. Значит, у десятков клубов в разных видах спорта должны быть многомиллионные бюджеты. Но кому-нибудь приходило в голову подсчитать все затраты, а самое главное — сказать, откуда возьмутся эти деньги?
Нет, все кивают на бюджет, мол, там разберутся. Хотя очевидно, что дотировать нужно не всех подряд, а лишь избирательно, причем только тех, кто пытается хоть как-то “отбивать” государственные деньги — на продаже билетов, маркетинге, кто работает с болельщиками и старается завлечь их на трибуны. Это было бы в высшей степени справедливо. Но эта страсть к гигантомании свойственна белорусам в принципе. Зачем было строить одну огромную библиотеку, если можно было сделать сотню поменьше, но красивых и современных — в тех же райцентрах?
— А как же лицо столицы, архитектура?! Вот интересно, ты же художник: какой архитектурный проект Минска считаешь самым удачным?
— Это сложный вопрос, потому что Минск, с точки зрения архитектуры, довольно странный город. Я ненавижу наши спальные районы. Это просто чудовищная теснота. Мы же не японцы и не китайцы — земля есть, делай таун-хаусы, где можно будет и прогуляться, и машину поставить не на пешеходной дорожке.
Многим людям, особенно россиянам, вечно скучающим по сталинским временам, очень нравится наш проспект, выполненный в характерном для той эпохи стиле ампир. Мне раньше очень нравилось Троицкое предместье, но теперь над ним строят какой-то дом для миллионеров, и весь архитектурный концепт пошел насмарку.
— Но, согласись, ты хотел бы иметь квартиру в таком доме...
— Нет, я не люблю жить там, где люди богаче меня. Меня это расстраивает.
— А должно, наоборот, заводить и давать новый стимул для зарабатывания денег.
— Не заводит только потому, что мне никогда не украсть столько денег — неоткуда. А наблюдение за роскошествами близких ко двору и кормушке будет только портить пищеварение. Мне нравится, когда рядом находятся люди попроще и победнее. Поэтому я и живу в Заводском районе, который по уровню быдлячества не уступает лучшим местам столицы.
— Неплохо сказано...
— Ну не люблю я гламурные места, нравятся мне простые местные ребята и особенная атмосфера. И вообще я сделал вывод, что Заводской район — последний оплот демократии в нашем городе.
— ?
— Вот во всем городе действует закон, что спиртное нельзя распивать на улице, а здесь он абсолютно не работает. Народонаселение представлено сразу несколькими группами
— это заводские ребята, которых голыми руками не возьмешь, какие-то там глухонемые, они в принципе на своей волне, школьники-шалопаи, студенты-бездельники... И вся эта компания очень неплохо уживается, создавая неповторимый колорит района.
— Давай тогда глобально — от района к стране. Какой видишь национальную идею белорусов?
— Наверное, есть два варианта. Первый — этот тот, которого хотелось бы мне. Чтобы национальной идеей стало появление чувства собственного достоинства. На этой земле нас всегда пользовали, пользуют и, похоже, будут пользовать и дальше. Не знаю, почему белорусы это терпят, ведь надо же когда-то научиться говорить “нет”.
Идея-минимум — это хотя бы попытаться сохранить себя как нацию. Мы — люди без языка, истории и знания собственной культуры и литературы. На самом деле мы нация без лица. Но его надо искать. Меньше лгать себе. Меня всегда умиляли рассказы о том, что наши сыр, водка, колбаса или конфеты едва ли не лучшие в мире. И народ этому верит, потому что не пробовал ничего иного. На самом же деле мы внизу, а мир давно ушел вперед. Но надо это воспринять и хотя бы попробовать его догнать, а не забивать мозги людей всякой пропагандисткой чепухой.
— Да, видно, не зря тебя внесли в пресловутые черные списки деятелей культуры...
— Честно говоря, этот так называемый проект вообще не хочется комментировать из-за его полнейшей глупости и бессмысленности. Когда я что-то пишу, стараюсь хотя бы примерно понять, как потом можно будет поступить с продуктом моего творчества. Кому он понадобится, куда его удастся продать и сколько он будет стоить.
А чего хотят добиться авторы этого гениального постановления? Увеличить продажи дисков музыкальных групп, приумножить их популярность, поднять гонорары художникам — что происходит практически со всеми “запрещенными” в любой стране? Тогда да, расчет верен. Меня, например, попадание в эти списки только позабавило. Даже взбодрило.
Единственная моя работа в Беларуси — это четверть ставки в институте культуры. Я получаю там целых сто шесть тысяч рублей в месяц. И ее, кстати, меня не лишили, потому что людям, наверное, просто стыдно было это делать. Я работаю в основном в России, а сейчас буду еще и в Литве.
А вообще приятно попасть в одну компанию с Булгаковым, Пастернаком, Бродским и другими выдающимися литераторами, которых в свое время тоже запрещали. Когда биография идет ровным порядком, даже не интересно, а такие вот повороты всегда увлекательны. Особенно если они не приносят никакого практического вреда.
— А какие-то дополнительные бонусы в России тебе это может принести?
— Не думаю. Их наши проблемы заботят очень мало. Как сказал мне однажды Давлетьяров, вы там свою картошку ешьте и помалкивайте. Такова вот позиция шовинистов-империалистов, составляющих сейчас основу российского кино. Мы для них не рынок. Пример: если в России фильм “Служебный роман-2” выходит на экран 1080 копиями, то в Беларуси их всего 14. Хотя и это для нас небывалая цифра.
Поэтому здесь не появляются большие артисты и не делают громких премьер. Мы для Москвы глухомань, сюда можно приехать лишь в поисках тишины, с глубокой ностальгией по советским временам.
— А может, нам все же немного в другую сторону начать смотреть?
— Я тоже сторонник такого подхода и полагаю, что мы — ментально европейская нация. А вот тому же Давлетьярову подобные разговоры не нравятся, они считают нас такими же русскими, но немного взбесившимися, которые рано или поздно начнут бить челом и проситься обратно под крыло российской империи.
Кстати, не уверен, что мы туда не побежим... С нашей природной хитрожопостью мы сможем жить и там, воплощая исконную мечту белорусского народа не делать сверхусилий и жить припеваючи — на дешевых источниках энергии. Хотя, конечно, стратегия ласкового теляти, сосущего титьки двух разных мамок, мне больше по сердцу...
Сергей ЩУРКО ("Пресболл")