Это был еще один отель, который отелем назвать можно только условно, скорее, это гостевой двор или что-то наподобие кемпинга. В одноэтажном строении расположены небольшие, не более 5 квадратных метров, комнаты с душевыми отделениями. О горячей воде уже даже не спрашивали — на трубах был только один кран. Мылись холодной. Мыла в душевой не было, как не было и полотенец. По этой причине мы пытались намыливаться оставшимся шампунем, предусмотрительно взятым с собой из дома, а вытирались серыми простынями, которыми были застелены покосившиеся топчаны. Я открыл ящик тумбочки, стоящей в углу комнаты: внутри лежали несколько упаковок презервативов, по которым ползали какие-то черные жуки, похожие на тараканов. Какое-то одностороннее представление о гигиене у хозяев этого приюта, подумал я.
Кое-как отмыв дневную пыль, я вышел в гостиничный двор. На темном небе блестели звезды. В траве трещали цикады. Подошел Дэвид, спросил: «Как отель? Все хорошо?» . Я почему-то вспомнил, как несколько лет назад жил в Кейптауне в The Table Bay Hotel, который входит в число лучших отелей мира. Хотел рассказать о нем Дэвиду, а потом побеседовать с ним об этой ночлежке, но в этот момент зазвонил мой мобильный телефон. Оказывается, впервые за последние три дня мы попали в зону действия сети какого-то оператора, и до меня кто-то дозвонился. Настроение сразу улучшилось. Я видел, что Дэвид ждет ответа. «Все нормально», — ответил я ему и пошел на ужин, где меня уже ожидали товарищи.
Хозяева приюта приготовили нам макароны. И вовсе не потому, что мы не хотели есть что-то другое, просто больше ничего не было, кроме инжеро. Зато у них нашелся местный джин — вполне приличный напиток, как оказалось.
Утром на завтрак — дежа вю — испанский омлет, кофе и мечта о горячем душе.
В этот день мы планировали совершить короткий переезд, побывать в племени каро и остановиться на ночлег в джунглях на берегу реки Омо. Путь в 150 км занял почти 5 часов: такова реальная скорость передвижения по югу Эфиопии в условиях отсутствия дорог. Постепенно все меняется, и, очевидно, скоро здесь тоже будут нормальные асфальтированные трассы. Более того, они уже кое-где есть, но по ним движение запрещено: на дорожном покрытии лежат огромные коряги и множество камней.
Говорят, такова технология укладки: дорога должна улежаться. А, может быть, ее просто берегут к какому-нибудь торжественному случаю.
По дороге встретилось целое семейство бабуинов.
Надо сказать, что животных на юге Эфиопии очень мало. Изредка можно встретить семейство обезьян-колобусов, которые будут к вам добры и миролюбивы ровно столько, сколько вы будете их кормить. А потом мгновенно превращаются в злобных троллей.
У водоемов, как правило, живут марабу.
И совершенно редко можно наткнуться на крошечную антилопу дик-дик, которая моментально постарается спрятаться в ближайших зарослях.
Когда-то по бескрайним долинам Эфиопии разгуливали стада антилоп, зебр и жирафов, а за ними, следуя неотступно, зорко следили львиные прайды. Но развитие скотоводства в таких, как здесь, масштабах привело к тому, что львы начали нападать на домашний скот: это проще для хищников, безопасней и надежней.
Эфиопы, в свою очередь, начали истреблять львов и не заметили, как уничтожили почти всех. Но в дикой природе все взаимосвязано, и исчезновение одного звена ведет к исчезновению всей цепи. В диких стадах животных, численность которых уже не регулировалась хищниками, начались инфекционные болезни и практически вся популяция вымерла.
Мы ехали по дороге, которая петляла между редких деревьев и высоких термитников. В Эфиопии только-только началась весна, и некоторые растения уже выпустили свои соцветия. Какими бы дикими ни были места на Земле, весной они преображаются: то тут, то там вспыхивают на серой земле яркие цветы. Даже кажущиеся извечно зелеными кактусы и те начинают цвести — словно примеряют банты и яркие броши на какой-то праздник.
Внезапно дорога закончилась. Внедорожник выехал на край обрыва, внизу которого спокойно и неторопливо несла свои воды река Омо.
Мы вышли из машины и увидели, что к нам плотной стеной подходят жители племени каро, селение которых и стоит на этом обрыве. Женщины с грудными детьми, мужчины с автоматами Калашникова, голопузые дети – они стояли метрах в пяти от машины и с интересом разглядывали нас. Позади – обрыв, впереди полукольцом - племя. Господи, скажи, что занесло меня в эти райские кущи?! Мужчины каро смотрели исподлобья, женщины – с интересом, дети – испытующе. Сумасшедшая мысль промелькнула в голове: я должен заставить их улыбаться! Если не могут - научить, если не захотят… Все равно попробовать. Осторожный шаг навстречу, фотокамера висит на шее, руки с открытыми ладонями на виду — оружия нет и улыбка — шире не умею. При этом медленно, но внятно говорю: «Одна фотография – два быра». Тотчас людям каро словно кто-то дал команду «Вольно», с них слетела маска напряженности и враждебности.
Я совершенно спокойно фотографировал их, не забывая при этом расплачиваться. Дети каро умышленно залезали в кадр, в надежде получить гонорар, иногда приходилось их даже отгонять. С каждой минутой я чувствовал прилив смелости и мог уже свободно (правда, все равно с некоторой опаской) гулять по деревне. Я пытался найти хоть что-нибудь ненастоящее, что дало бы мне возможность предположить, что племя каро – не более чем театр, дающий представление заезжим фаранжи. Но чем дольше я наблюдал за ними, тем меньше оставалось сомнений в правдивости увиденного.
Племена каро живут в долинах Омо в непосредственной близости от реки. Как правило, на ее берегах. Их всего несколько тысяч человек. Река снабжает людей водой. Она имеет ярко выраженный цвет желтой глины и для питья непригодна. Но каро знают растение, которое каким-то волшебным образом почти мгновенно очищает воду от примесей. На моих глазах в таз с желтой речной водой погрузили пучок какой-то зеленой травы, напоминающей петрушку, и стали интенсивно круговым движением по часовой стрелке словно «скручивать» воду. Сразу же в воде появились желтые полосы, они быстро утолщались и вскоре превратились в один комок глины, который быстро извлекли из таза. Вода в нем стала прозрачной, словно прошла через несколько фильтров и кремниевую очистку. Женщина, производившая эту манипуляцию, предложила мне попробовать очищенную воду. Я, сознаюсь, не рискнул и отказался. Живут каро в легких постройках из жердей и соломы, а спят на плоских камнях, покрытых козьими шкурами.
Каждое утро все каро природными красками и белой глиной со священной горы наносят на себя ритуальный узор, который не смывают до вечера. Эти узоры, бывает, покрывают все тело, иногда заменяя одежду: в определенное время года такой боди-арт спасает и от насекомых. Около каждой хижины горит небольшой костер – на нем варят еду. Я увидел женщин, которые бросали в подогреваемую воду листья акации, растущей неподалеку. «Что это?» — задал я им вопрос. Одна из женщин залезла в свою хижину и вынесла оттуда небольшой сверток из листьев, развернула. Там было нечто напоминающее мякоть авокадо. Женщина объяснила, что это лекарство: они высушивают сваренные листья и потом их жуют. Это укрепляет и, по-видимому, дезинфицирует десны и зубы. Как добрый человек, она предложила пожевать лекарство и мне. И опять я вежливо отказался.
Осматривая деревню, я вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. Резко обернувшись, увидел стоявшего невдалеке воина каро с автоматом. Тот, не мигая, смотрел на меня бесцветными глазами.
Холодные мурашки пробежали по спине. Не знаю почему, но в следующее мгновение я уже быстрым шагом шел к нему. То ли от моего решительного шага, то ли от устрашающего (может и так?) вида автоматчик по мере моего приближения словно вжимался в землю вместе со своим грозным автоматом. Я подошел к нему вплотную, пригляделся. Мужчина каро был немолод и, скорее всего, несилен. Автомат придавал его виду определенный вес, но уж не настолько, чтобы внушить мне страх. Роспись же белой глиной на его хилом теле тоже не устрашала, а больше напоминала клоунский грим. Тогда я сделал то, за что непременно бы получил пулю в живот от любого армейского караульного любой страны: я забрал у него автомат!!! Честно говоря, я сам испугался своего поступка и быстро вернул оружие, повесив его на шею мужчины, предварительно перевернув. Тот продолжал смотреть на меня немигающими глазами, и в этот момент я почувствовал себя здесь лишним. Мне показалось, что он смотрит на меня глазами Создателя, упрекая в невежестве.
Да, эти люди живут на берегу дикой реки и даже не знают, что такое электричество, телевидение, мобильная связь, санитарные правила и нормы, бытовая химия, антибиотики, мыло, современные орудия труда и прочие мелочи, в отсутствии которых мы уже начинаем страдать. Но им необходимы автоматы Калашникова или хотя бы их китайские аналоги для защиты своих территорий, которые не отмечены ни на одной карте мира, от других племен. Когда в племенах все хорошо (здоров скот и выращен урожай), тогда все спокойно. А если нет, то непременно начнется война. И сколько-то воинов в этой войне погибнут, а у некоторых на плечах появятся подковообразные насечки — символ убийства врага.
А белые фаранжи, иногда наведывающиеся к ним в деревню, не более чем способ заработать немного быров, чтобы при случае обменять эти странные бумажки на что-нибудь полезное, например, на кусок материи, которым можно обернуть тело, или на патроны.
Я подошел к обрыву и присел на лежавшую там корягу. Смотрел на изгиб реки и думал о будущем людей из этих мест. Мои мысли прервал подошедший ко мне молодой человек из племени. Он был высок и, если хотите, красив. Его лицо и тело были вымазаны белой глиной, полосы из которой ярко выделялись на темной коже. На голове — аккуратные косички заплетены и уложены на голове, на шее широкие бусы из бисера, в руках автоматическая винтовка. Он что-то мне говорил. Но это был даже не амхарский язык. Пытаясь его понять, я внимательно прислушивался к его словам, держась за ствол винтовки, которая, упираясь прикладом в землю, стояла между нами. Я хотел ему рассказать, чем заканчиваются все войны.
Я думал, как объяснить ему, что лучшая победа – это когда нет побежденных. Так случается, что какой бы справедливой война ни была, у побежденного все равно остается чувство обиды и досады по поводу недополученных трофеев, а мысли о реванше мешают созиданию. Все это я хотел рассказать моему новому другу, но тут мой мозг каким-то образом открыл файл понимания его языка, и до меня дошел смысл всего, что он говорил мне в то время, пока я философствовал о войнах. Он, молодой и красивый, жаловался мне на острую боль в животе и, судя по всему, очень рассчитывал на мою помощь. Хорошо, что в нашей команде был доктор. Мужчина прямо на обрыве лег на спину, доктор осмотрела его живот и предположила: скорее всего — обострение гастрита. Единственное, что мы могли сделать — дать парню таблеток и посоветовать ехать в город к врачу. Тот выпил лекарство и через какое-то время ему действительно полегчало. Видимо, в качестве благодарности он не отходил от нас до следующего утра, охранял. Ведь ночевать мы остались недалеко от селения каро, в джунглях, на берегу реки Омо, кишащей крокодилами.
На предварительно выбранной поляне разбили лагерь: поставили привезенные с собой палатки, определили место для костра. Вокруг росли огромные деревья, кроны которых уносились вверх на 30-35 метров. С них свисали лианы — можно было качаться, изображая из себя эфиопских Тарзанов. Специально для нас предполагалось купить у каро козла, чтобы кто-то из местных приготовил из него настоящий эфиопский ужин.
Можно, конечно, обсуждать и осудить гуманность этого поступка, но мы от него не отказались. Надо было съездить еще раз в деревню, чтобы заплатить деньги за бедное животное, взять чистой воды, привезти повара и охрану на всякий случай. Я поехал с водителем. Я все еще тешил себя надеждой, что все происходящее – искусная игра.
А через десять минут я уже навсегда распрощался с подобными мыслями. Я опять стоял на том самом обрыве и смотрел, как «слетает» вниз к реке маленький мальчишка из племени каро. Мы только подъехали к деревне, я вышел из джипа и тут мимо меня, обдав легким ветерком, промелькнула тень этого малыша. Он бежал прямо на обрыв. На краю, не снижая скорости, он распахнул кусок материи, которым было обмотано его тело, и, подняв ее над головой, устремился вниз. Он словно летел по крутому обрыву к реке, едва касаясь ногами земли. Раздуваемый встречным потоком ветра, обыкновенный кусок материи превратился в своеобразный параплан. Я тоже спустился к реке, только не на «параплане», а по козьей тропе (у каждого свой путь), иногда уступая дорогу рогатым блеющим животным, поднимающимся навстречу. Внизу, в реке, не заходя глубоко в воду, купались мальчишки. Рядом стояли две лодки, выдолбленные из стволов каких-то деревьев.
Мальчишки, накупавшись, сели напротив, достали откуда-то коробочки с белой глиной и стали разрисовывать друг другу лица, не переставая при этом смеятся. Я тоже улыбался, но пацаны не обратили на меня почти никакого внимания. Я поднялся наверх и еще раз прошел по деревне. И опять почувствовал себя лишним. Со своей одеждой, со своей обувью, со своими мыслями, наконец. Пошел опять к обрыву: как все же красиво! Люди, живущие здесь, очень дорожат тем, что имеют, и ни за что не поменяют свою свободу на индустриальную духоту и удобство городов. Говорят, в планах правительства Эфиопии зреет несколько инвестиционных проектов о строительстве на реке Омо каскада плотин мощной электростанции, в результате чего земли малых эфиопских народов непременно окажутся под водой. Зато в индустриальных городах появится постоянное энергоснабжение. Странно, но в тот момент я подумал: если здесь, в оазисе чернокожего христианства, Создатель и его ангелы изображаются чернокожими, а дьявол, как и фаранжи, всегда с белым лицом и в белых одеждах, то, может быть, свет, который даст эта электростанция после затопления пойменных пастбищ и уничтожения целых народностей, вовсе и не нужен? Может быть, это не Божий свет, а свет дьявола?
Наверное, те, кто считает, что племена долины Омо можно переселить в города и поселки, неправы. На них нельзя надеть «вавилонские» одежды, нельзя лишить дикого меда, нельзя, наконец, заставить мыслить по-другому. Никто из них не выживет, если лишится возможности сидеть на обрыве и смотреть на изгиб реки, у берегов которой когда-то родился. Здесь ему надлежит и умереть.
Дэвид окликнул меня. Мы вернулись в лагерь. Начинало смеркаться. Я внимательно осмотрел палатку на предмет наличия в ней насекомых и предусмотрительно приготовил несколько баллончиков с репеллентами, ожидая вечернюю атаку комаров. Но ни вечером, ни ночью, ни днем кровососущих тварей не было даже в помине. Ужин прошел спокойно: пили джин, ели приготовленное на костре мясо и всеми силами пытались полюбить Эфиопию.
Ночью было тихо. Я сидел у догорающего костра. Все спали. И крепче всех, наверное, спала охрана. Я посмотрел на воина каро, который, свернувшись калачиком, спал на земле недалеко от тлеющих углей. Винтовка лежала рядом. Я взял какой-то плед и укрыл его.
В это время где-то рядом, в ближайших зарослях, послышался шорох: там явно кто-то был. Из темноты показались два горящих огонька: чьи-то глаза смотрели на меня. И в следующее мгновение, как в мистическом фильме, послышались звуки, напоминающие плачущий смех, которые как будто кружили вокруг поляны в ближайших зарослях. Я тронул охранника за плечо. Тот приоткрыл один глаз и, посмотрев им в сторону горящих огней, сказал: «Не бойся, это гиены». Сказал и, повернувшись на другой бок, тут же блаженно засопел. Я стоял в середине поляны тропического субэкваториального леса: горел костер – это плюс, зверь не должен сунуться на огонь; охранник спал – это минус, он не боится гиен; у меня в руках эфиопская дубинка с тяжелым набалдашником — это плюс; гиены в одиночку не охотятся и признаны лучшими стайными убийцами — дубинка не спасет – это минус; в палатках спят товарищи, они помогут – это плюс; но товарищи легли спать только тогда, когда закончился джин, а его было много — это минус. Гиены в это время тоже, наверное, считали плюсы и минусы и, оценив степень опасности встречи со мной, решили не рисковать. Они на прощанье еще немного «похохотали» и ушли искать более легкую добычу. Костер догорал. Я с чувством исполненного долга забрался в палатку и, завернувшись в спальный мешок, прихваченный из дома, уснул.
Утром я проснулся от пения птиц в кронах высоких деревьев. Дэвид уже приготовил кофе, у кого-то из нас нашлось печенье, мы позавтракали и решили сходить к реке. По лесной дороге, аккуратно переступая через спутанные лианы, похожие на клубки змей, мы, осматриваясь, пробирались по настоящим джунглям. Дэвид успокоил, сообщив, что он, мол, договорился с лесным духом Дженге – все будет в порядке, опасности нет. И в подтверждение его словам мы тут же увидели метрах в 20 от нас, но на приличном расстоянии от реки огромного крокодила. Дэвид начал оправдываться, что Дженге – лесной дух, он за крокодилов не в ответе, но предложил прервать прогулку, сославшись на то, что нам уже пора ехать. Мы спорить не стали.
...продолжение следует....