Варанаси – это шок! Самое мое мощное впечатление в Индии, электрический разряд, стресс, асфиксия…
Город будоражил мое воображение уже на протяжении двух лет – после прочтения романа Джеффа Дайера «Влюбиться в Венеции, умереть в Варанаси». Нет, что касается лично меня, то влюбиться в Венеции как-то не получалось – а умирать в Варанаси совсем не хотелось!
… Но я приехала в Варанаси едва живая. Жесточайшая интоксикация организма после пищевого отравления в Каджурахо напрочь отбила всяческие желания. Десять часов пути для меня, нашпигованной бактисубтилом и фильтрумом, прошли как в нирване. Было похоже, что я одной ногой уже стою на великом пути просветления.
Варанаси называют городом смерти, потому что окончание жизненного пути в этом необыкновенном месте останавливает спираль реинкарнаций – индуисты считают, что здесь заканчивается так называемая сансара, цепь перевоплощений, и наступает мокша: дух сливается с Богом. А кремация на берегу священной Ганги (именно так, в женском роде, здесь говорят о реке!) очищает карму, пусть даже ты умер в другом месте. Об этом мечтают все индуисты, потому и съезжаются сюда, особенно пожилые и больные… Умирать и гореть…
Это огромный крематорий страны под открытым небом. То, что вы видите внизу, это погребальные костры, горящие здесь 24 часа в сутки.
Представьте себе очень старый город плотной застройки с запутанным лабиринтом узких улочек,
прямо на которых стирается белье и моется посуда, готовится еда,
куда сотни лет выливаются помои, животные роняют свои нечистоты, а мужчины, не церемонясь, смело используют «по нужде» канализационные канавки вдоль заборов и даже около храмов.
Теперь заселите этот треш собаками, козами, курами, коровами,
детьми, торговцами, стариками в ожидании своего последнего часа, попрошайками и совершенно очумевшими от этого зрелища туристами – и – опа! – перед вами Варанаси во всей своей красе!
Обезьяны – также полноправные обитатели города! Они бегают по стенам храмов и балконам отелей, приглядывая, где что плохо лежит.
Да, и не забудьте о главной «аттракции» – священной реке Ганге.
С омовения на рассвете и утренних мантр здесь начинают свой день многие. «Рам нам сатья хэ» – «Только имя Рамы истинно». Фантасмагория!
…Туристы ранним утром также направляются к пристани, вернее, к одному из гхатов. Так называются места омовения: каменные широкие ступени, спускающиеся к Ганге.
Как-то пару лет назад во время разлива вода в Ганге поднялась очень высоко, нам потом показали отметину, – и все ступени полностью закрылись толстым слоем ила и глины. Очищали всем миром.
Плавучий супермаркет
В предрассветных сумерках, ведомые приятелем нашего водителя, Папи, подходим к месту стоянки лодок. Распорядитель называет цену: 150 рупий с человека за час катания в огромной лодке, 600 – в небольшой.
Это вызывает саркастические улыбки, нас уже ввели в курс: цена за место в маленькой лодочке не может быть больше 150 рупий (днем, а после и вечером, нам предлагают его уже за 50!). Удаляемся на пару шагов в сторону и сами договариваемся с лодочником. «Начальник пляжа» явно недоволен нашей инициативой.
У мальчишки покупаем свечу, ее принято опустить на воду, загадав желание. Смешно, но своего желания я даже не запомнила, в памяти осталось лишь первое прикосновение Ганги. Оно оказалось неожиданно мягким и ласковым, словно авансом извиняясь передо мной за последующий шок дня.
«Какая теплая!» – невольно вырвалось у меня. «Перед рассветом всегда так, – лодочник показывает в сторону на плывущего человека. – Их пятеро, таких пловцов, и каждое утро они таким образом возносят свою молитву!»
На горизонте появляется диск солнца, но вскоре исчезает в тумане...
«Папи, а ты тоже совершаешь омовения?» – спрашиваю я у нашего спутника. «Иногда окунаюсь, во время праздников, – ответил он и, видя отобразившуюся на моем лице сложную гамму чувств, успокоил: – Вода лишь кажется грязной, на самом деле она не такая!»
А какая же? Неужели ты хочешь сказать, что пепел и трупы, испражнения животных и мусор, мыло и шампуни не способны загрязнить великую Гангу?! Я умолкаю. No comment…
Днем мы снова на берегу, словно в театре.
Зрелище для сильных духом! Деловито сгребается и выбрасывается в воду пепел предыдущей кремации, готовится место – и понеслась по-новой!
Это Хари Чандра гхат, где огню предают самоубийц, жертв убийств и аварий. Рядом, в электрокрематории, сжигают нищих.
Дрова дороги, их не всегда хватает на полную кремацию, и тогда полуобгоревшие останки сбрасываются в реку.
Они, случается, пристают к берегу – и тогда их отталкивают бамбуковыми шестами...
Кремация поставлена на поток. За день 250–350 человек!
Наблюдаем сцены омовения,
обряды с неким индуистским подтекстом,
процесс массовой стирки,
сушки
и купания буйволов,
видим медитирующих буддистов,
садху,
спящих,
любопытствующих туристов…
...и обитателей ашрама.
Тебе протягивают руку, ты даешь свою для приветствия, а за нее хватаются цепкие ручонки и тут же начинают «исправлять твою карму»: всего-то за пару «хандрит рупис»...
Воду пьют или чистят ею зубы, опускают в нее жертвоприношения или наполняют сосуды.
Не спеша приближаемся к главному крематорию, Маникарника гхат. «О, такая серьезная оптика! Хотите снять процесс кремации?» – тут как тут появляется ушлый паренек. «Как же так? Нас ведь предупреждали, что снимать нельзя?!» – вслух удивляюсь я. «Я могу познакомить вас с «биг боссом», это место принадлежит его семье. Заплатите за съемку – и снимайте без проблем». – «Сколько?» – «Ну, на прошлой неделе у нас снимал корреспондент CNN, заплатил 8 тысяч рупий за час».
«Биг босс» Папи, как он сам представляется, начинает торг с десяти тысяч, в процессе беседы цена опускается до двух тысяч за десять минут. Мы уходим, возвращаемся, снова уходим и возвращаемся. Договариваемся на полторы тысячи, 30 долларов. Глаза слезятся, горло першит, дышать невозможно. Скорее бы покончить с этим! Мутит от запаха горелого мяса…
«Время пошло!» – показывает на часы Папи и уводит Сергея на какой-то балкончик, но тот машет руками: ракурс не устраивает, тогда мы бежим мимо дровяных запасов, которые порадовали бы Герострата, на самую верхнюю террасу, где превращаются в пепел представители высших каст.
Гарь, треск дров, гул далеких песнопений и голосов сливаются в моем восприятии в картинку ада в миниатюре. К своему счастью, я плохо «фокусируюсь» и не замечаю, как парень ворошит бамбуковым шестом не только дрова в костре, а поворачивает ближе к огню чьи-то недогоревшие ноги. Потом я могу рассмотреть это на снимках Сергея.
Люди, стоящие у костров, скорбно молчат, и я ощущаю в их взглядах неприкрытую враждебность – от этого становится совсем не по себе.
Враждебно настроен и бык, поедающий здесь же погребальные гирлянды. Он вдруг резко направляет свой рог на чужого человека, пришлого фотографа. Сергей боковым зрением улавливает метнувшуюся к нему тень и еле успевает увернуться. По лицам суровых мужчин скользит подобие ухмылки.
Папи тычет под нос свои часы без минутных делений: время вышло! Я начинаю припоминать ему нашу пробежку через дровяной склад, но он непреклонен. «А можно?..» – Сергей показывает взглядом на площадку ниже. «Нельзя!» – также лаконично и жестко взглядом отвечает ему «биг босс». Чуть позже он милостиво разрешает сделать еще один – «но только один!» – кадр: носилки с очередным клиентом на сожжение. И взглядом пресекает вторую попытку щелкнуть затвором. С таким шутить вовсе не хочется.
Как рассказали потом знакомые ребята, к ним около Маникарника «подкатили» с разговорами о том, как дорого обходится кремация: 30 000 – 40 000 рупий, – типа, помогите родне, подбросьте деньжонок! А после отказа в финансовой помощи злобно пригрозили: «костры ведь разожжены все время, можем ненароком и вас туда отправить»!
На обратном пути нас перехватывает еще один парень: «О, такая серьезная оптика! Хотите снять процесс кремации»? Я начинаю расспросы: сколько это будет стоить, – в надежде удостовериться, не переплатили ли мы, но в этот момент Сергей наклоняется ко мне: давай быстрей отсюда, «биг босс» пристально следит за нами! Мы в темпе удаляемся, но метров через триста грузимся в предложенную нам «вери чип», очень дешево, лодку с мальчиком-рулевым и плывем назад. Маникарника, как магнит, отталкивает и манит…
Ники – так зовут нашего юного лодочника – показывает на сеть с рыбой в воде недалеко от берега: «Это мой бизнес, завтра утром продам ее в ресторан!»
Загибая пальцы, Ники перечисляет тех, кого сжигать нельзя. Маленьких детей, которые подобны цветам, беременных женщин, внутри которых эти самые дети, отшельников-садху, преступников, больных проказой и укушенных коброй, на груди которой рисунок в виде ожерелья, символ божественности. Всех их просто топят в Ганге, привязав камень.
Парни с берега пристально следят за камерой Сергея, предотвращая окриками любую попытку направить на них объектив, но несколько кадров исподтишка все-таки сделать удается.
Объезжаем вокруг и возвращаемся назад. Пожалуй, на сегодня кремаций достаточно!
...Еще со времен Будды, тело которого, по преданию, было завернуто в саван из местного шелка, Варанаси славится своими шелками. Во всем мире известна и местная парча. И мы не упускаем случая глянуть на шелковое производство. Увиденное – еще один шок, такое ощущение, что мы перенеслись во времени и пространстве: колониальная Англия, XVIII век. В условиях, достойных XVIII века, здесь трудится 20 тысяч человек. Шум, жара, грязь, пыль, антисанитария. По традиции шелками занимается мусульманская община города, составляющая более половины местного населения.
Так набивается рисунок...
...который потом появляется на ткани
Так окрашивается шелковая нить
Покрывало, как нам было сказано, создают 3 месяца, сари – от 1 до 2,5 месяца. На 6-метровое сари идет нить длиной 40 метров.
…Малыши, обступив Сергея, обнимают, выказывая дружелюбие. Самый маленький обхватил его ногу, прижавшись к карману на коленке: выше не достает. Потом быстренько отбежал в сторону, блестя глазенками. «Вот паршивец! У меня же там деньги лежали, мелочь», – возмутился Сергей, но вдогонку не бросился. Думаю, это самый юный грабитель на его пути.
Школьники ходят исключительно в форме.
Здесь своя «одноразовая» посуда, из глины, экологичная. Ведь глины – завались! А сосуд после опорожнения разбивается, чтобы его не могли еще раз использовать. И земля возле «чайной» завалена черепками…
Вечер встречаем возле гхата Дашашвамедх, наблюдая за ритуалом поклонения Ганге, Ганга Аарти.
Благовония, дым, огонь, цветы, яркие блестящие одежды, веера и опахала, молитвы, ритуальные действия, песнопения, в некоторых из них участвует и народ, отбивая ритм, – зрелище довольно масштабное!
Но мне оно показалось чужим и… холодным. Или это потому, что мы за ним наблюдали с воды? В соседней лодке очень долго навзрыд плакал ребенок, я заглянула в сумочку: а вдруг там завалялась конфетка? Нашелся магнитик с видом Минска, я отдала его девочке – и плач волшебным образом прекратился!
«Подайте пару рупий!» – возможно, я и не обратила бы внимания на эти слова, но меня вдруг остановил взгляд старика, чистый и ясный. Меня учили подавать милостыню только в случае, если это желание идет от сердца: это как раз и был тот случай. А подав, тут же услышала благодарное: «Храни вас Бог!» – God bless you, – как будто одарила дедушку всем содержимым своего кошелька! Повеяло достоевщиной. Равновесие вновь вернулось к душе.
Движемся в отель, по дороге кое-что прикупая на рынке. Продавец, взвешивая фрукты, кидает на чашу безмена две гирьки: побольше, поменьше – и ма-а-аленький камешек.
…Наш гестхауз – Shree Sai Kripa – с девятидолларовыми номерами – типичен для Варанаси: минималистичный санузел с ведром под краном вместо умывальника и душем прямо из стенки, с крохотным номером, все пространство которого занимает кровать. Это бюджетный вариант, но публика здесь собралась весьма интересная. Прямо в коридоре русские ребята занимаются йогой, а в ресторанчике симпатичный англоязычный парень сочиняет под гитару песню. Она звучит очень печально, но иначе здесь и нельзя…
Автор: Наталья Плыткевич. Фото: Сергей Плыткевич