Разумеется, давно стало общим местом, что в Германии сохранилось много замков и в целом старых зданий. Намного больше, чем в Беларуси. Разумеется, все это увязывается с тем, что на территории Беларуси всегда происходило значительное количество конфликтов, что это всегда была спорная территория, зачастую маргинальная в аспекте принадлежности к какому-нибудь государству. Однако, на территории Европы также всегда происходило много конфликтов, были тридцатилетние, столетние войны, бесконечные междоусобные войны, инспирированные извечным амбивалентным европейским стремлением к федеративности и одновременно империи. И все же сохранились и замки, и предметы искусства.
В декларативно просвещенное время двадцатого века, когда войны были наиболее разрушительными за всю описываемую историю, была предусмотрена определенная нормативность в обстреле территорий противника. И совершенно с таким же простым, безоглядно рациональным расчетом, как поставили человека на поток а-ля Форд во время мировых войн, с такой же дистанцией и эмоциональной блеклостью, как на женских портретах Кранаха, договорились не бомбить памятники истории и культуры. Разумеется, договаривались в первую очередь ограничить использование оружия массового уничтожения, -- и это, скорее всего, тоже было вполне оправданным прагматическим решением в условиях того, что при использовании такого оружия не оказывается победителя, то есть нельзя нажиться за счет врага. Походя договорились и о памятниках культуры и истории...
И действительно, Советский Союз, традиционно игнорировавший многие международные соглашения, предпочитал договариваться с отдельно взятыми странами. И тем не менее, территория Беларуси была взята стремительным походным маршем, за исключением отдельных участков. Когда же отвоевывали территории назад, это давалось с большими потерями, артиллерии приходилось долго обстреливать города. В итоге все этих перемещений войск полякам, к примеру, пришлось отстроить заново Варшаву, стилизовав под довоенные фотографии весь новострой исторического центра. С другой стороны, никакие соглашения не остановили союзников, которые шли с западной стороны Германии. К примеру, Пфорцхайм представлял собой и в то время далеко не самый важный промышленный центр. 23 февраля 1945 года 379 британских самолетов 22 минуты сбрасывали фугасные бомбы в центр города. Сам город находится внизу естественной воронки -- живописные рельефы перед Шварцвальдом, покрытые лесами. То есть они еще не такие студеные, но уже изрезанные и мрачные ввиду отсутствия хоть сколь-нибудь комфортной долины. Солнце там светит как над консервной банкой: выглянет из-за изрезанных краев к завтраку -- и стремительно исчезает за такой же щеткой уже к полднику. И в Altstadt Пфорцхайма сбросили почти две тонны бомб, отчего в воздух на три километра вверх поднялся дым, а сполохи пожаров летчики видели за 160 километров. Через несколько минут образовался огненный смерч, некоторые жители пытались спастись в реке, но она тоже горела из-за горючего и плавила обваливающиеся дома. Если учесть ассиметричность атаки и города, в большей степени, возможно, это была акция устрашения, целью которой была деморализация немецких войск. Соответственно, все это снимали на камеру...
Все, что осталось после бомбежки, бульдозеры аккуратно собрали в гору, сделали из этой горы мемориал. Американцы хотели купить ее и разобрать по музеям, но немцы не согласились. Теперь Пфорцхайм остроен заново, опять освоены его неудобные рельефы, и между залихватскими виражами многочисленных бундесштрассе высится функциональный баухаусовский новодел: стекло, бетон, деревья...
Но это исключительный случай. В целом европейцы если не столько исторически ориентированы, то во всяком случае очень бережно относятся к имуществу. О швабской склонности к экономии или жадности шутит вся Германия, но сами швабы этого нисколько не стыдятся и уже давно зафиксировали эту свою черту в культуре. К примеру, одну из их поговорок вольно на русский язык можно перевести как: экономить, экономить, чтоб в конце нам дом построить. Иными словами, дело не в специальном историческом сознании, когда старая вещь является ценностью, а в первую очередь, на мой взгляд, в целом в беспрекословном уважении к имуществу. Большинство немцев, я думаю, просто по привычке восхищаются своими замками, только глубоко интуитивно представляя культурную, историческую, архитектурно-художественную ценность своих средневековых строений и картинных галерей. Так, к примеру, еще большей популярностью в Германии пользуется то, что советское искусствоведение называет садово-парковыми ансамблями, а также зоопарки. Дикими животными восхищаются несравненно с большей искренностью; глядя на цветок, растягивают поперек вдруг детской улыбки эти две точки над умляутом: schöö-ö-öön! А в главной картинной галерее Штутгарта два дня в неделю бесплатный вход (это не только среда, но и суббота), но в залах столько же посетителей, сколько смотрителей. В главной галерее Варшавы можно легко выклянчить бесплатный билет, но там смотрители могут сплетничать, разбившись на тройки, пока не найдет иго из начальной школы -- детей приводят, очевидно, на занятие по какой-то новомодной методике. А пенсионеры ездят, скорее всего, вместо утреннего декокта. В таких же целях местные врачи прописывают завести собаку, чтобы легче было себя заставить гулять. К примеру, моему дяде врач тоже прописал собаку:
- Вам желательно завести собаку, чтобы гулять с ней каждый день.
- Но у меня есть собака, -- ответил мой дядя. Доктор тогда придвинулся к нему, доверительно взял за запястье, проникновенно заглянул в глаза и сказал:
- Это очень хорошо! -- сказал и восхитился.
Они всегда восхищаются собаками, хотя советскому человеку к этому сложно привыкнуть. Впрочем, как и корейскому. Собака настолько друг, что может не только заменить человека, но и исключить его. Одной моей знакомой отказали сдать в наем жилье с такой формулировкой:
- Извините, пожалуйста, но у вас маленький ребенок. К сожалению, мы не можем сдать вам эту квартиру. Вот если бы у вас была собака...
А русская поговорка "собаке -- собачья смерть" вселяет в немцев неописуемый ужас. В первую очередь непонимания...
Но это о другом.
Итак, немцы ценят имущество. Причем они это делают в принципе, то есть совершенно независимо от того, кому оно принадлежит. Опять же мой дядя постоянно возмущается тем, что в Германии все бундесштрассе и шнельштрассе никогда не имеют прямой конфигурации, всегда виляют; почти никогда не имеют перспективы, никакого лобачевского сужения вдаль, но только вид, пейзаж, уголок ландшафта. Как оказалось, это связано с тем, что вся земля кому-нибудь принадлежит. Иными словами, нельзя просто так взять какого-нибудь бауэра и раскулачить, провести трассу через его владения просто потому, что этого требует индустриализация страны или экономия средств. С другой стороны, автобаны всегда имеют плавную линию, не объезжают крестьянские наделы, стремятся быть ровной линией, потому что нет ограничения скорости для автомобилей. Но это может быть связано с тем, что автобаны закладывались при Гитлере, который стремился споро перебрасывать военные части на любой открывающийся фронт. А как известно, он променял протестантскую скаредность и рачительность на фальшивый неоязыческий эпос; имущество его не волновало. То же самое происходило в не менее тоталитарном Советском Союзе -- и там так же дороги идут прямо. Когда пересекаешь границу с Польшей, поначалу дороги идут по-советски прямо катком варшавского договора попирая индивидуальные права, но приспосабливаясь к рельефу. Потом дороги сжимаются, завиваются локонами, деликатно огибая чужие интересы, -- и появляются мосты...
Когда Людвига Баварского заочно объявили сумасшедшим и осуществили государственный переворот, его арестовали в его замке Нойшванштайн. Представители специально созданной комиссии неуклюже бежали вверх от родового замка Швангау, мимо Альпензее, вдохновившего Чайковского на написание "Лебединого озера", к воротам нового королевского дворца. Комиссия собиралась дважды. В первый раз ее попросту арестовали и выслали в Мюнхен. Говорят, самого Людвига арестовали в его спальне. Потом его быстро отвезли в замок Берг, где на следующий день его труп был найден в Штарнбергском озере вместе с трупом профессора, возглавлявшего медицинскую комиссию, признавшую короля недееспособным. И эта история достаточно хрестоматийна, но важен вопрос наследия: все замки Людвига сохранились, сохранились интерьеры, статуи, росписи, декор, даже домашняя утварь прислуги. В этом смысле издевательски выглядит приказ советскому комиссару обеспечить сохранность интерьеров и имущества Несвижского замка, где в итоге, на сегодняшний день почти не сохранилось аутентичных экспонатов. Неважно где, но исчезли библиотека, оружие, картины, даже бильярдные столы. Само здание передали автодорожному техникуму, потом сделали санаторий КГБ, чудом кое-где сохранился паркет и печи, но дымоходы для чего-то залили бетоном, а пациенты -- по свидетельствам очевидцев -- простукивали стенки и отковыривали штукатурку в надежде отыскать спрятанный клад Радзивиллов. Таким образом, сегодня в замке на стенах не увидишь аутентичных экспонатов, но только информационные стенды, которые надо утомительно читать...
За две недели я целенаправленно, хотя и не схематично, проехал несколько десятков баден-вюртембергских городов, о которых я тоже хочу написать, о каждом отдельно, что-то свое. Но не потому написать, что их нет, а потому, что они есть. А когда мы говорим о том, что есть, нет необходимости его описывать, достаточно просто от этого оттолкнуться.