Окончание. Начало в №№ 20, 21

Милан

Нет, если, конечно, рассуждать о сепаратистских политических течениях внутри страны, о разности менталитетов народностей, населяющих страну, о культурных и этнических пристрастиях, то, безусловно, меня в нерукопашном диспуте положит на лопатки даже самый юный политэрудит. Но и я, в свою очередь, тоже найду оправдание своей точке зрения, потому что более целостной, красивой, легендарной и сказочно реалистичной страны вряд ли сыскать, колеся по миру. То, что осталось от великой Римской империи, достойно того, чтобы не делить на условные части.

Потому-то для меня вся Италия – южная. По такой простой причине, что она расположена гораздо южнее мест основного моего обитания, а виноград сорта Вальполичелла, растущий в окрестностях Милана, служит основным сырьем для «Венето за Амароне» – моего любимого красного сухого вина.

Замок Сфорцеско по своей значимости и известности прочно занимает второе место в Милане после собора Дуомо. Горожане любят это место, потому что замок, в котором отражена добрая половина истории города, прекрасно сочетается с современностью. У фонтана «Свадебный торт» проводят приятные мероприятия молодожены, да и гости города не прочь освежиться у прохлады.

Замок-крепость стоит в самом центре города. Назван он в честь герцога Франческо Сфорца, который в XV веке превратил эту средневековую жемчужину военной архитектуры в личную резиденцию, сделав ее, таким образом, личной собственностью. И удивляться тому не стоит: в наши дни современные правители позволяют себе и более роскошные подарки. Кто-то может прибрать к рукам дворянское имение, кто-то без объявления причин может прикарманить чужой успешный бизнес, а кто-то даже отделяет от другого государства часть земель, прикрываясь благими намерениями, которыми, как известно, выстлана дорога в ад.

На огромном фасаде замка Сфорцеско высится многоуровневая башня с бойницами и геральдическими атрибутами прошлого. За коваными воротами – большой парк с ухоженными зелеными газонами и аккуратно сложенными вдоль крепостных стен пушечными ядрами.

Лабиринты узких проходов между площадями дворца наполнены духом средневековья. Любители современного искусства поставили здесь большие пластиковые разноцветные фигуры птиц, чтобы дети, которым, полагаю, вовсе не интересны хитросплетения судеб древних правителей Милана, могли кататься с них, как с горки.

В стенах крепости работали известные живописцы, в том числе Леонардо да Винчи и Микеланджело. Они тоже вложили свои таланты в величие Сфорцеско. Правда, даже к гениям время неумолимо безжалостно: от их творений практически ничего не осталось.

От замка к собору Дуомо идет пешеходная улица, круглый год заполняемая людьми из разных уголков земного шара. Есть что-то в Милане, что притягивает людей сюда. И речь в данном случае идет не о шопинге.

Я очень люблю пешеходные улицы разных городов мира. Там всегда царит творческая атмосфера, там звучит музыка, там искусные мастера пантомимы, фокусники, жонглеры, клоуны за малое вознаграждение показывают чудеса своего мастерства и умения. Причем не хуже, чем в цирке.  На этих улицах можно встретить людей разных рас и вероисповеданий, можно увидеть нищих, просящих подаяния, и богатых вельмож с дорогими покупками из миланских бутиков, праздно гуляющих приезжих и горожан, спешащих по своим делам. Город, как и все крупные города Европы, несуетливо спешащий по своим делам.

За порядком на улицах бдительно следят карабинеры, улыбаясь прохожим и разрешая с ними, красивыми молодыми парнями, сфотографироваться.

От улыбок, излучаемых людьми, на улице даже становится светлее, и нет дела до чернильных облаков, медленно заволакивающих синее небо.

Проехал мимо меня дедушка на инвалидном электромобиле, увидел мою камеру, нацеленную объективом на него, недовольно заворчал.

– Не итальянец, наверно, немец какой-то переодетый, – пробормотал я, демонстративно не замечая его реакции.

Немолодая, но очень красивая супружеская пара, остановившись у перехода, разглядывала карту города, стараясь проложить свой маршрут по нему далее. Они светились счастьем, это чувствовалось на расстоянии. Наверное, они живут вместе много лет и не представляют, что может быть иначе. А с другой стороны, кто знает, может быть, они только встретились недавно и их жизнь началась сначала?

Две мальтийские болонки замерли, как вкопанные, когда мимо них, гремя по рельсам, промчался городской трамвай, разукрашенный розовыми цветами.

Двое велосипедистов, похоже, что друзья не только по спорту, улыбаясь мне, как старому другу, проехали мимо.

– Итальянцы, – безошибочно определил я.

Недавно в беседе с одним политологом, работающим в государственных СМИ, я услышал, что, мол, итальянцы стали другими. Проклятый кризис замучил их совсем. Экономика, падая вниз, стерла с их лиц улыбки. Они, мол, перестали влюбляться и совершать немыслимые поступки для любимых, они денно и нощно только и думают о том, чтобы прокормить свою семью. При этом мой собеседник ставил в пример достижения своей страны, козыряя стат­отчетностью из тех же СМИ. А мне всегда казалось, что уровень жизни в государстве легко определяется по количеству счастливых и улыбающихся людей на улицах или в городском транспорте. Не надо гадать – просто выйди на улицу и посмотри.

Мощенная булыжником улица вывела меня на площадь перед собором Дуомо.

Нет смысла повторять все то, что уже тысячи раз написано об этом гениальном творении средневековых мастеров, которые строили этот собор шесть столетий. Три разноликих мира, три части единого целого: «путь к собору», «путь в собор» и «путь на собор» – вот что значимо в Duomo di Milano. Это не что иное, как три главные составляющие человека: Ум, Разум и Бог в душе. Там, в глубине человеческой души, а не в храмах и не на облаках, и должен жить тот, кого мы называем Богом. Настоящие храмы и создавались для того, чтобы помочь людям спасти их души, а не для того, чтобы одурманить их.

А если  нет Бога в душе, иди, бедный человек, куда хочешь: хоть в простую деревенскую церквушку с одной иконой, хоть в потрясающие своею воздушностью и кружевными изысками храмы и соборы, может быть, там просветлеет твоя душа. Если сам не можешь.

От миланского Дуомо улица уходит вправо к галерее Витторио Эмануэле II. Здесь и находятся знаменитые на весь мир бутики, манящие к себе любителей шопинга со всего мира. Мне же из покупок в Милане больше всего понравилось пиво. Свежее, прохладное, с шипучей пеной и великолепным послевкусием.

Я стоял в центре галереи, пил пиво и смотрел на людей, столпившихся у мозаики, выложенной разноцветной смальтой на отшлифованном полу. На ней изображен Туринский бык. Кто-то придумал, что для того, чтобы человеку сопутствовала удача, надо встать пяткой на его гениталии и прокрутиться на 360 градусов по своей оси. Место у быка между ног уже было протерто.

Почему же, подумал я, ради своего успеха люди готовы выкрутить кому-то гениталии?

На огромных часах галереи было 18.32. Но оно не означало практически ничего.

Римини

Часы на ратуше города Римини показывали 13.20. А на памятнике Павлу V, который 16 лет стоял во главе Римской католической церкви и вошел в историю тем, что в годы его правления был осужден Николай Коперник и Галилео Галилей, красной краской было старательно выведено на латыни: Amorvincitomnia – «Любовь победит все».

И на стенах дворца Оренго, на верхнем портале которого голубь чистил перья своей голубке, я увидел такую же надпись. Ну что ж, если это действительно так, то какая уже разница, какое время показывают нам часы.

Римини стал последним городом путешествия по Италии, которое длилось всего лишь неделю, а по впечатлениям оказалось несоизмеримо больше. Есть такое качество времени, когда череда незапоминающихся дней пролетает мгновенно, а несколько часов, наполненных свежими впечатлениями, растягиваются в вечность. Так случилось и на этом курорте Адриатического моря.

Римини только летом приобретает очертания курорта, а зимой город пуст и заброшен. Тяжелые морские туманы накрывают белой пеленой площади, дворцы и дома старого города. Все становится призрачным, как в хорошем кино.

Судя по всему, не зря режиссер номер один мирового кинематографа Федерико Феллини родился в Римини и через все свою творческую жизнь пронес любовь к этому небольшому приморскому городу. Его нестареющие фильмы словно проступают из-за этой влажной пелены туманного дыхания Адриатики.

Солнце днем припекало, а к вечеру, приближаясь к горизонту, становилось нежным и ласковым, как в бархатный сезон. По этой причине прогулка по городу стала очень комфортной и интересной. Первым делом я пошел в парк Феллини, у входа в который установлен огромный памятник-фотоаппарат.

На его объективе расположились пять «Оскаров» – награды Мастера от киноакадемии. Проходя по парку, я вспоминал киноленты, созданные великим режиссером, а в приморском воздухе слышал музыку Нино Рота, композитора всех его фильмов. Я собирался пройти по набережной, потом по улицам старого города для того, чтобы через пару часов дойти до могил Федерико Феллини и его верной спутницы, единственной любви всей его жизни Джульетты Мазины.

Сезон еще не начался

На пустынных песчаных пляжах стройными рядами ожидали наплыва гостей разноцветные зонтики. Вода в море была еще довольно прохладной, не более 18 градусов, потому и желающих поплавать в нем практически не было. Но вездесущие сенегальцы-нелегалы, продающие незатейливый товар – пляжные полотенца, очки, дамские сумки от Prado и часы Edox за 10–15 евро, уже вылавливали редких гостей побережья с целью продать свой контрафакт.

По булыжной мостовой я прошел под аркой Августа. Это самое древнее сооружение подобного рода в Италии, возведенное в 27 году до н.э., после того как была построена дорога между Римом и побережьем Адриатики.

Под аркой меня окружили сенегальцы, человек пять, предлагая купить какие-то фенечки – пестрые ленты из ниток и кожи. На английском, французском, русском, итальянском языках они объясняли мне, что ленточки принесут счастье и удачу. Я засмеялся и решил поговорить с ними на языке, на котором говорит половина Африки, – суахили.

Сенегал, я знал, в эту половину не входит, но я все же решил попробовать.

– Джамбо, джамбована! – поприветствовал я их.

Сенегальцы немного оторопели и с интересом стали вслушиваться в мою речь.

Не дав им опомниться, я продолжал:

–Мимитаярикунунуливавипандекамафурахалакими, намнафунали на фаарифа.

Я сказал им, что уже купил несколько ленточек, а изменений в жизни пока не почувствовал.

Сенегальцы-полиглоты тупо смотрели на меня, пытаясь разобрать то, что услышали. Один из них поднял красные глаза к небу и начал бормотать что-то типа молитвы. Они очень хотели заработать на мне хоть несколько евро, но не могли понять ход моих мыслей. Один из них даже на всякий случай отошел на пару шагов назад.

Мне стало еще смешнее, но я решил пожалеть бедняг.

Я сказал:

– Акунаматата!

Я не знаю других таких слов, которые бы так воздействовали на африканцев. Эти слова, было дело, вытаскивали меня из сложнейших ситуаций в Эфиопии и Конго.

– Акунаматата! – обрадовались горе-полиглоты.

– Акунаматата! – теперь кричали они, улыбались и показывали на меня пальцем своим коллегам по торговой профессии.

Я, продолжая смеяться, запел песню:

– Джамбо, джамбована,

Аборигени – мизури сана,

Вагенимакарибишва,

Кенья эту, акунаматата…

Хотите – верьте, хотите – нет, но мои сенегальцы стали танцевать. А как танцует Африка, не танцует больше никто!

Но мне пора было идти. Самый пожилой из моих новых товарищей подошел ко мне, снял со своей руки кожаную ленту и надел ее на мое запястье. И добавил по-русски:

– На счастье!

– Асанти сана, – ответил я ему на суахили, а потом добавил: – Спасибо!

Я вышел на площадь ТреМартири.

К городской ратуше и храму Святого Франциска, в котором, как утверждают историки, читал проповеди Антоний Падуанский. Говорят, что на его проповеди приходили даже голодные ослы, не обращая внимания на кормушки с сеном.

Далее, мимо памятника Юлию Цезарю, через площадь Кавур я вышел к дворцу Гарампи, а потом узкие кривые улочки вывели меня к мосту Тиберия.

Я шел к Феллини. Я думал о Мастере. Я думал о его Музе.

Федерико Феллини – режиссер воспоминаний. Сюжеты для всех своих кинолент он брал из прожитой им жизни, преломляя их через призму великой любви к своей жене – Джульетте Мазине. Странная она, эта жизнь. Насколько бы ни был талантлив мужчина, делает его все равно женщина, которая рядом с ним. И история знает тому много примеров. Мужчина хорош ровно настолько, насколько хороша его женщина. Ни больше и ни меньше. Немногое на свете может быть настолько важным, как сбереженная любовь между двумя людьми.

Время неумолимо, и в конце пути, оглядываясь назад, горестно понимать то, что все, чем ты жил, не составляет твоего резервного фонда, а потерянная любовь невосполнима. Только она, а не дворцы, яхты и банковские счета, составляет тот неприкосновенный запас внутреннего мира человека, которого ему нельзя лишаться.

Однажды, как рассказывают современники Мастера, на одном из приемов Феллини, обращаясь к жене, сказал:

– Ты помнишь, Джульетта, когда мы были в Австралии…

Все присутствовавшие прекрасно знали, что ни Феллини, ни Мазина никогда не были в Австралии, но Джульетта лишь улыбнулась и ответила:

– Да, милый, там были чудесные артишоки.

Потом она тихо спросила:

– Зачем ты придумал про Австралию?

Феллини ответил:

– Если мы перестали делать глупости, значит, мы постарели.

Великое счастье двух людей, которые однажды, заглянув в глаза друг другу, увидели в них промелькнувшую искру и сохранили ее на долгие годы. Они никогда не занимались исследованием своих отношений. Они просто любили друг друга и не искали для этого причин.

Потому что чувствовали: как только начнешь понимать что-нибудь в любви и когда покажется, что ответ где-то рядом, она исчезнет, испарится, как в мифе об Орфее и Эвридике.

Феллини был очень сложным человеком, а каким же может быть настоящий Мастер? Но он никогда не считал себя великим, потому что знал, что человек слаб: один раз назовет себя гением и всю жизнь верит в это. Он прекрасно понимал, что человек рождается на свет для того, чтобы пережить любое, самое тяжелое горе и любое, самое светлое счастье. Именно пережить, а не заболеть от него и погибнуть.

«Я не думаю, что миром правит некий таинственный и пророческий сверхразум, – признавался Мастер, – боюсь, что мир летит кувырком. Перспектива катастрофична, но я принимаю ее со всех точек зрения: как потому, что мне как кинематографисту она кажется в высшей степени интересной, так в известной мере и из-за католического смирения, той пришибленности, которые мы влачим вот уже две тысячи лет».

…На следующий день утром я улетал из Италии. От снежных вершин Аппенинских гор отражалось яркими лучами южное солнце. Мои часы почему-то остановились в ноль часов ноль минут. Наверное, время действительно не имеет никакого значения.

Автор искренне благодарен туркомпании «Топ-Тур» (Минск) и Travel Company DANKO (Римини) за отличную организацию поездки и предоставленную возможность путешествовать в составе рекламной группы по Италии.