«Господи, научи меня любить Эфиопию так, как любишь ее ты. Научи меня понимать слова и мысли  народов, населяющих эту землю, так, как ты их понимаешь. Ведь не зря же, скажи,  именно в Эфиопии ты хранишь свой Ковчег Завета, скрывая его от глаз людских.  Ты доверил именно этому народу беречь  связующее звено между тобой и людьми, которое спасет, в конце концов, мир от грехов и пороков. Ты избрал именно эту часть планеты Земля, чтобы от нее начать отсчет эры человечества.  Ты защищал ее от иноземцев, и она всегда оставалась свободной. Но почему, объясни, ты не дал ей ничего, кроме своей любви? Или, может быть, твоя любовь – самое высшее благо? Скорее всего, это так, иначе многое просто-напросто теряет всяческий смысл».

Эти несколько фраз я прочитал в своих дневниках, когда вернулся из очередного путешествия по Африке.  Когда я собирался на юг Эфиопии, перед самым отъездом, словно специально предупреждая меня, по нескольким телеканалам настойчиво транслировали сюжеты  о народах, живущих в долине реки Омо. После их просмотра любому трезвомыслящему человеку, собирающемуся в те края,  следовало бы немедленно сдать авиабилеты и навсегда забыть о желании посетить эти губительные, по мнению авторов репортажей, места. А потом долго молить Бога о своем чудесном спасении. Но что-то тянуло меня туда, куда еще не проложены туристские тропы. Я осознавал чутьем опытного путешественника, что долина реки Омо действительно является одним из интереснейших мест на земле. В конце концов, я хотел встретиться с теми людьми, которых практически во всех источниках называют дикарями. Во всех, кроме Библии.

В первых главах Ветхого Завета  упоминание об Эфиопии связано с двумя реками, орошавшими рай.

Эти реки  протекали по  земле Куш, то есть по южным территориям современной Эфиопии. Это  означало одно: описываемые земли  были частью райского сада, а жители их являются наследниками библейских традиций, а вовсе не дикарями. Далее в Священном писании  эфиопов называют безупречной расой и сыновьями Господневыми, а саму страну - приятной Богу землей. Кроме того, имеются свидетельства того, что цивилизация, развиваясь, шла именно оттуда, из верховьев Нила, сначала в Египет, потом в Грецию и в Рим.

Я со своими товарищами прилетел в Аддис-Абебу под утро. Получили въездные визы. Поменяли полновесные американские доллары на эфиопские быры. Один доллар – двенадцать быр. В полупустом аэропорту бродили какие-то сумрачные тени, своим видом навевая нам невеселые мысли. По углам на бетонном полу спали люди, по одежде которых можно было легко определить, что они не являются клиентами авиакомпаний, просто у них нет сегодня другого места, чтобы поспать. Светало.

Аддис-Абаба (именно так, не Абеба, а Абаба, называют этот город)  расположен на высоком плоскогорье, и потому температура здесь даже в жаркое время редко поднимается выше 15 градусов тепла.

Встретивший нашу команду рейнджер Дэвид посоветовал как можно скорее покинуть городские кварталы, чтобы  утренние пробки на дорогах не задержали нас в душной и грязной столице  до полудня. А Аддис-Абабу, мол, посмотрим на обратном пути. Мы ехали по утренним улицам, и я уже начинал понимать, что смотреть в столице  особенно нечего: город напомнил мне азербайджанские или среднеазиатские городки районного масштаба, причем сорокалетней давности.

Утро еще толком не наступило, а дышать в городе уже было нечем. Старые автомобили то ли от плохого топлива, то ли от  неисправных  катализаторов извергали из себя тучи черного дыма: наверное, на таких машинах ездят в преисподней. Смог при полном отсутствии ветра  висел над городом серой вуалью. Разбитые дороги, грязные тротуары, на которых очень много инвалидов (вспомнилось, что Эфиопия – родина полиомиелита) -  картина, признаться, нерадостная. Но если Создатель любит этот город – значит  есть в нем что-то, достойное любви.

В первый день пути мы должны были проехать по дороге, ведущей на юг страны, почти 500 км и ночлег запланировали  в городке Арба Минч. Выехать  за пределы Аддис-Абабы, не постояв в пробках из старых автобусов, грузовиков, телег, коров, коз и  хаотично снующих по дороге людей, все же не удалось. Но Дэвид говорил, что это еще не пробки: иногда движение на дорогах останавливается на несколько часов – вот тогда проблема.

За городом дышалось легче, и первый легкий шок от увиденного начал проходить. Дорога постепенно спускалась  вниз. Справа и слева от нее в долинах поднимался туман, белой полосой отделяя землю от видневшихся вдалеке гор.

Кажущиеся ненастоящими хижины, которые, скособочившись, цеплялись за склоны холмов, в действительности оказались жилищами эфиопских крестьян.

Практически все население Эфиопии занято скотоводством и земледелием. Родившаяся в крестьянской семье девочка, едва встав на ноги, уже начинает работать в поле.  А мальчик, чуть научившись ходить, уже осваивает навыки главной профессии, которая будет кормить и одевать его будущую семью, - профессии пастуха.

На первой же остановке у небольшого перевала к  нашему внедорожнику подошли крестьянские дети.

В грязных одеждах, явно с чужого плеча, они медленно и очень осторожно приближались к машине. За ними так же осторожно  приближалось небольшое стадо маленьких коз. Дети остановились неподалеку. Казалось, что где-то они уже успели повидать столько зла, что даже добра боятся.  Да и мы, если честно, пока не знали, что с ними делать: как общаться, чтобы не спугнуть, не обидеть. Мы  отдали детям все конфеты, которые были под рукой, потом шариковые ручки и карандаши, затем оставшиеся после полета яблоки. Дети взяли все, смотрели на нас… и молчали. Тогда мы дали им немного денег. Дети молчали. Рейнджер Дэвид внес ясность: дети молчат, потому что умеют говорить только на амхарском языке, а на английском же не знают ни слова. Скорее всего, они вообще не умеют ни читать, ни писать, их учат только считать скот, и потому  им не нужны карандаши и ручки - им просто интересны белые люди, или фаранжи, как их называют в Эфиопии.

Становилось теплее. Уже поднявшееся солнце начинало свое движение по экваториальному кругу. Дорога продолжала спускаться между горами и  равнинами Великой Рифтовой долины. Иногда вдалеке появлялись белые пятна соляных озер, над которыми висели сиреневые облака.

Когда-нибудь эти озера подточат платформу земной коры, и наступающее море   зальет своими водами Рифтовую долину. И тогда в Индийском океане появится еще один остров. На этом острове окажутся большая часть современной Эфиопии, пиратская Сомали и часть Кении. Интересно: как его назовут?

Через несколько часов пути мы  остановились в придорожном кемпинге, где, как оказалось, предусматривались  санитарная остановка и обед. Вот тут-то и начались первые открытия. Во-первых, к тому, что там называлось туалетом, нельзя было даже подойти ближе чем метров на 20-25.  Почему, объяснять не надо. По этой причине связанные с его посещением мероприятия были всеми дружно отложены на «потом». Кое-как вымыв руки под тоненькой струйкой воды из рукомойника, мы собрались  полакомиться каким-нибудь куриным бульончиком (лекарство после долгого полета) и говяжьей отбивной, благо, что коров по дороге видели множество.

Нам же предложили только инжеро – национальную эфиопскую еду, которая потом будет преследовать нас во время всего путешествия. Инжеро – это огромные тонкие блины из кислой муки, богатой белками, железом и прочими  микро- и макроэлементами. На этот блин кладут тушеные овощи или мясо с подливой, ставят блюдо посреди стола и едят руками, словно плов в Средней Азии. Как правило, инжеро делают из сорго - дикорастущей пшеницы  и добавляют в тесто муку из злака тэф. Злак этот достаточно дорогой,  и от того, сколько его вложено в тесто, зависит цвет лепешки. Естественно, много тэфа никто класть не будет (дорого же!), потому инжеро цветом напоминает никогда нестираную портянку. Но ладно бы только цветом! Кислая мука тоже, наверное, не может иметь сладкого запаха.

Мы, выросшие в условиях  соблюдения санитарных правил и норм, гордо от еды отказались, брезгливо косясь  в сторону обедающих эфиопов. Мне почему-то казалось, что как только они закончат с обедом, то сразу замертво упадут под стол - либо от отравления, либо от несварения желудка. Но, конечно же, все обошлось.

Я еще не знал, в каких условиях проживу следующую неделю: что буду есть, что буду пить, где буду спать.

К вечеру приехали в город Арба Минч.

Город находится в западной части Рифтовой долины на высоте 1285 м над уровнем моря. «Арба Минч» в переводе с амхарского  языка означает «сорок источников». Они  находятся в окрестных горах и долинах, в некоторых позволительно даже купаться. К купанию, как таковому, в экваториальной Африке надо относиться чрезвычайно осторожно: практически во всех пресных водоемах этого региона живет невидимая бактерия бальгарция, а ее проникновение в тело белого человека приводит к скорой и неминуемой смерти. А после долгой дороги искупаться вовсе бы не помешало.

Гостиница, в которой  мы остановились, размещалась во внутреннем дворике центральной улицы и, видимо, была лучшей в этом городе. Тем не менее, номера в ней были более чем скромными: кровать, прикроватная тумбочка, скособоченный шкаф, закрытый на замок холодильник. В ванной комнате - накопительный нагреватель, душ с отсутствующим рассеивателем, унитаз, ведро с водой и ковшик. Для чего, собственно, такие подробности? Для того, чтобы обратить внимание: в течение следующей недели нашего путешествия в долине реки Омо ничего  из перечисленного выше у нас не будет!

Но мы этого пока не знали. Отмывшись от пыли и переодевшись, пошли на ужин. В ресторане, который находился на территории гостиницы, было много местных, в общем-то хорошо одетых и красивых людей. Музыки не было. Ее отсутствие объясняли проходящим религиозным постом. Вместо нее над городом разносились нудные завывания коптских священников, читающих молитвы с раннего утра до самого позднего вечера, причем через усилители. Да так, что было слышно во всем городе. Мне рассказали, что службы в христианских коптских церквях ведутся на уникальном языке, смеси иврита и арабского. Его мало кто понимает, тем не менее, к церкви практически все население страны относится весьма почтительно.

После ужина я почувствовал усталость. Засыпали под непрекращающиеся даже ночью религиозные песнопения. Хотелось встать, позвонить в милицию и вызвать наряд для того, чтобы прекратить этот ночной концерт. Но это только от неведенья. Прости, Господи.

На завтрак под все те же непрекращающиеся молитвы местные повара предложили нам  испанский омлет, гренки с джемом, прекрасный эфиопский кофе и удивительный на вкус микс из свежевыжатых авокадо, папайи и манго, которые, не перемешивая, слоями наливали в высокие стаканы. Это было действительно вкусно.

После завтрака поехали в парк Нечисар. С ахмарского это слово переводится как «белая трава». Выезжая из города, мы увидели ту самую церковь, из которой  слышалось уже порядком надоевшее пение. Из нее выходили одетые в белые длинные одежды красивые женщины с разноцветными зонтами: закончилась служба.

Коптская церковь по сути уникальна. В четвертом веке Эфиопия (тогда она именовалась Абиссинией) вместе с Эритреей, с которой, кстати, воюет до сих пор, приняла христианство.Но, окруженная Исламской империей, тотчас же оказалась в изоляции от остального христианского мира. Тогда-то и родилось коптское христианство, которое осталось неизменным даже от  колониального гнета.

На севере страны, в Аксуме, в соборе Святейшей Девы Марии Сиона, как утверждают эфиопские епископы, хранится Ковчег Завета. Он (никто не видел, но говорят) сделан из акации и покрыт золотыми пластинами. На крышке – два золотых херувима, между которыми находится неизвестное еще нам биологическое поле, сквозь которое Создатель может приходить к людям.

В Ковчеге находятся каменные скрижали с десятью заповедями, которые он  передал своему первосвященнику Моисею, чтобы тот, в свою очередь, донес их до людей. Люди эти заповеди знают, но путаются в комментариях и очень хорошо умеют искать оправдания, оттого до сих пор и вязнут в грехах и пороках. В каждой коптской церкви есть так называемый табот - небольшой ящик или сундучок с копией Ковчега Завета - главной святыни чернокожего христианства Эфиопии. Без него и церковь не церковь.

Говорят, что Ковчег излучает свет и тепло, он независим от силы притяжения, и это, несомненно, говорит о его неземном происхождении. И независимость богоизбранной Эфиопии - это тоже заслуга Ковчега Завета.  В 1896 году  в битве при Адова эфиопская слабовооруженная армия разбила войска итальянских колонизаторов. Страна осталась свободной - единственной из стран черного континента.

Скорее всего, это правда. Поговаривают, что любого, кто посмеет взглянуть на Ковчег, ждет неминуемая гибель. Правда это или нет, никто не знает: желающих проверять нет.

Парк Нечисар расположен в окрестностях Арба Минча, между двумя огромными пресными озерами среди зеленых гор. Здесь и находятся те самые сорок источников, которые дали имя городу. Подъехать к парку несложно: километров 15 по нормальной асфальтированной дороге, петляющей среди гор, и еще немного по грунтовке у берегов озер. Помешать движению могут лишь большие стада коз и коров, которых местные пастухи перегоняют на пастбища по автодорогам.

На озере Чамо,  говорят, обитают самые большие крокодилы в Африке. На лодке мы  осторожно пробрались сквозь прибрежные заросли трав, пугая мелких птиц, а выйдя на открытую воду, уже на моторе направились к восточной части озера.

Там действительно происходило нечто необычное. По берегам, вытянувшись, словно в почетном карауле, застыли птицы марабу. На отмели сушили крылья пеликаны.  Некоторые из них открыли свои клювы, похожие на дорожные сумки: проветривали.  Рядом с ними по мелкой воде сновали взад-вперед какие-то птицы, напоминающие фламинго. Своими клювами, похожими на пылесосы, они фильтровали воду, по-видимому, отлавливая мелких рачков. Тут же, погрузив животы в водоем, кисли в озере огромные бегемоты. А вокруг всего этого животного и птичьего  царства, словно охраняя его, распластались  на мелководье затаившиеся крокодилы.

Действительно, рептилии огромные! Некоторые злодеи выросли до семи метров: даже на самой крокодильей реке Восточной Африки Маре и то таких нет. Крупнее этих, пожалуй, только австралийские соленоводные крокодильи собратья.

Лодка остановилась неподалеку  от крокодильего пляжа, капитан заглушил мотор. Тишину нарушали только хлопанье крыльев иногда взлетавших пеликанов и редкое фырканье бегемотов. Крокодилы, если даже передвигались, то  абсолютно бесшумно. Один из самых огромных, своими гребнями напоминающий оборванную гусеницу танка, медленно  поплыл в  сторону нашей лодки.

Расстояние между нами постепенно сокращалось. Я смотрел в его немигающие глаза, как перископ торчащие из воды, и был уверен, что он тоже смотрит на меня.  Стоя на носу лодки, я фотографировал приближающуюся рептилию, признанную идеальным  убийцей. Я уже отчетливо видел его зеленые миндалевидные зрачки и слезные железы вокруг глаз. Когда между нами осталось не более трех метров, крокодил спокойно повернул в сторону и поплыл по своим делам. Я думаю, он испугался.

Крокодил же в эти минуты думал, наверное, несколько иначе. «Господи, опять притащились эти люди в ярко-оранжевых спасательных жилетах. Смешными в старости будут, если, конечно, доживут. Не понимают, что этот пенопласт, обтянутый материей, от которой рябит в глазах, не спасет, если лодка перевернется. Никто из них и утонуть  не успеет, потому как нам-то все равно, что погрызть: минутное дело... и снова тишина, покой… нирвана....

Вот этот, в шляпе, с фотоаппаратом, что это он на меня так уставился? Надо его напугать. Ну-ка, герой, посмотрим, как ты будешь позировать... Плыву, смотрю и пытаюсь разглядеть, какие у него глаза... Не видно, спрятал за очками. Но я же абсолютно уверен, что он смотрит на меня, да еще нагло фотографирует. Хотя, он слишком большой для меня…   Ладно, смельчак, живи, поплыву дальше...»

Таким образом я получил в свою фотоколлекцию еще один трофей: глаз эфиопского крокодила. Честно говоря, я знал, что крокодил никогда и ничего не сможет сделать с лодкой, на которой мы путешествовали по озеру. Все ужасные истории, связанные с крокодильими нападеньями на подобные плавсредства, не более чем плод писательских фантазий. А вот бегемоты – это совсем другое дело. Если к лодке направляется этот только с виду добродушный толстячок, самое правильное действие – заводить мотор и валить от места развивающихся событий как можно быстрее. Бегемот - очень серьезный товарищ. Ему перевернуть любую лодку не составит большого труда, а там кто узнает?.. Бегемоты... крокодилы...

По водной глади озера плавали пеликаны. Интересно наблюдать, как они ищут пищу.

Эти красавцы питаются рыбой. Собираясь в небольшие стайки по 8-10 птиц, они, словно по команде, одновременно опускают головы в воду и также одновременно их поднимают. Несколько секунд над водой и снова дружно под воду. Забавное зрелище.

В тот день, когда мы были на озере, птицы готовились к отлету. Куда улетают пеликаны из Эфиопии, я сказать не могу, но то, что они летят клином, как журавли, видел. Теперь буду более внимательно присматриваться к птичьим стаям: а вдруг они прилетят к нам?

        .....продолжение следует...