По счастливому стечению обстоятельств и не без помощи добрых людей мне довелось пожить в мужском монастыре  на греческом полуострове Афон. 

По счастливому стечению обстоятельств и не без помощи добрых людей мне довелось пожить в мужском монастыре на греческом полуострове Афон.  

Афон – место во многом уникальное, статус у него особый,  и 20 православных мужских монастырей на нем находятся в церковной юрисдикции константинопольского Патриарха. По сути, Афон является государством в государстве, ведь  въезд туда даже греческому священнику  разрешен только по специальной визе, оформляемой заранее.

Чтобы представить масштабы монастырского сообщества, привожу следующие данные: площадь Афона составляет 335 квадратных километров, и  в рейтинге десятки самых маленьких стран Афон, имея статус государства, занимал бы позицию между самой большой из маленьких Гренадой (340 кв. км) и Мальдивами (300  кв. км). Всем известный католический город-государство Ватикан мог бы уместиться на Афоне 762 раза.

view-3

Но Афон как явление на слуху лишь в православных кругах, его можно смело назвать Меккой православия, для прочих же людей слово «Афон» – не более чем пустой звук. История Афона восходит к истокам христианства, расцвет его пришелся на византийский период, когда здесь проживало 50 тысяч монахов, а сегодняшнему всплеску популярности на постсоветском  паломническом рынке это место обязано  визитам Путина, Януковича, Медведева и прочих властителей православных народов. Вслед за вышеперечисленными на Афон потянулись любопытные олигархи, бизнесмены и другие, часто далекие от православия и духовности  люди. Подогрел интерес к Афону также визит афонских монахов в Москву с православной  святыней – поясом Богородицы, за которым последовал арест греческими властями настоятеля монастыря Ватопеда, где этот пояс хранится. Из осторожности не берусь связывать эти два события, отлично понимая, что сегодня не канонически писать и шутить на тему Афона, а равно православия, сродни тому же, что плевать против ветра. Тем не менее, как и один из моих любимых киногероев, скажу: «Любви, деньгам, вере, славе и справедливости предпочитаю правду».

Для любого паломника путешествие на Афон начинается с получения разрешения, называемого дьямонитирион. Раньше, чтобы получить разрешение самостоятельно, паломник должен был звонить в монастырь  и по телефону вести беседу  с монахом – должностным лицом, который одобрял или не одобрял ваше посещение. Три  года назад в посещении Афона мне отказали, мотивируя это отсутствием свободных мест, но, как пошутили тогда мои знакомые, это от того, что я перед звонком сережку с уха не снял, и вместо «пароля» – «Христос Воскресе!» в пасхальный-то период! – сказал банальное мирское «здравствуйте».

Сегодня попасть на Афон просто, звонить в монастырь нет нужды: полно офисов, занимающихся паломническими турами, – плати деньги, и при наличии свободных мест лишних вопросов не задают.  Прилетев в Салоники и преодолев 120 км до последнего светского пункта на полуострове городка Урануполи, паломники ночуют в гостинице, а с утра идут в офис, где, отстояв в очереди, получают на руки заветный листок формата А4 с византийской печатью и своей  фамилией.   

Добираются до монастырей паломники морем, на пароме, отходящем от пристани недалеко от офиса, а дальше, если монастырь  в горах, кто чем сумеет: пешком, на осликах, на джипах – асфальтированных дорог и общественного транспорта на Афоне нет.

Уже на пароме меня жал первый сюрприз: паломники оказались разношерстной и не всегда вяжущейся с монашеским аскетизмом  компанией. Я ожидал увидеть только серьезных, набожных мужчин со Священным Писанием в руках и смирением во взгляде. На деле же на пароме, кроме священнослужителей и монахов, одетых в черное, остальные  внешне ничем не отличались от обычных туристов.

map

Количество человек меня также смутило – из всех источников звучало, что Афон принимает 100–120 человек в день. 90 процентов из них должны быть православные. Народу на пароме  было минимум в два раза больше, и то, как определяют принадлежность к православию, для меня осталась загадкой. По-моему, озвучен результат простого естественного отбора. Кто, кроме очень православного человека, готов платить деньги за разрешения, ехать за тридевять земель в кельи без удобств, где по уставу, кроме длительных молитв, нужно участвовать в послушаниях (в миру сказали бы – работать  бесплатно). Таких сумасшедших любопытных и просто поехавших за компанию «не знаю куда» как раз и набирается процентов десять, и их отлично видно при наблюдении за пассажирами парома: чем дальше плывем, тем больше во взгляде непонимания: «Эк меня занесло… Тут вовсе не специфический курорт, куда женщин не  пускают, отсюда и  самостоятельно уйти-то  не удастся – местность дикая, гористая, сплошь покрытая густым непролазным лесом».  Пляжей почти нет – камни да скалы,  впрочем, пляжи тут ни к чему – купаться запрещено уставом, равно как и петь, курить, пользоваться телефоном, ходить в майках и шортах, производить видео- и фотосъемку без разрешения, распивать спиртные напитки, и еще многое другогое.

sign-1

Русский монастырь Святого Пантелеимона, куда я плыл, – это пятая остановка по маршруту парома, так что времени полюбоваться афонскими пейзажами и подумать о грядущих днях предостаточно.  Свято-Пантелеймонов монастырь занимает одну из самых больших площадей по количеству земель и построек, но в местной иерархии по политическому, если так можно выразиться, значению находится лишь на 19-м месте.  

Монастырь был построен с размахом и, похоже, знавал лучшие времена. Часть зданий сегодня без крыш и окон, часть просто заброшены и не эксплуатируются. Но и того, что осталось, более чем достаточно для 60 монахов и их гостей.  Вновь прибывшие паломники идут на регистрацию в архондарик (рецепшен по-мирскому), где предъявляют свой паспорт и дьямонитирион и получают ключи от кельи.

Келья представляет собой комнату четыре на три метра, с окошком, двумя узкими деревянными кроватями с тонкими матрасиками, двумя тумбочками, вешалкой для одежды и все… Хотя нет – на стене висит большая икона.

inside

Таких келий четыре этажа, примерно по 50 на этаж. Душ и туалет в конце длиннющего плохо освещенного коридора. На двери каждой кельи прикреплен плакат, информирующий о правилах поведения, которые я уже перечислил выше. 

Меня поселили с паломником из Московской области, удивительно похожим на отца Федора из фильма «12 стульев» в исполнении  Ролана Быкова. Сходство оказалось не только внешним, но и по содержанию: человек очень деятельный, ушлый, все знающий и постоянно дающий советы…

После заселения в кельи один из монахов провел для новичков обзорную экскурсию по территории монастыря, показав нам основные объекты: церкви (их тут пять), трапезную, колокольню, кладбище, сувенирную лавку, отдельное небольшое здание, название которого я не запомнил, но для себя  определил как что-то среднее между музеем и склепом. Там за стеклом  хранятся мощи  таких известных личностей, как святой Иоанн Предтеча, святитель Иоанн Златоуст, апостол Фома, великомученик Георгий Победоносец, голова апостола Луки и частички мощей апостолов Варфоломея и Варнавы, голова преподобного мученика Акакия Афонского, стопа апостола Андрея Первозванного и частичка мощей апостола Петра. В этом здании разрешено приложиться устами к стеклу, за которым хранятся реликвии.

После обзорной экскурсии подошло время вечерней службы в церкви. Молитва – это главное действо в монастыре, все остальное – декорации и атрибуты, пережиток светского прошлого,  который притащился за монахами из мира. Клумбы с цветами, фонтан с золотыми рыбками, искусно выложенные натуральным камнем дорожки, пышные пальмы во дворе, мраморные  арки, позолоченные витиеватые украшения – все это «понты» для приезжих, а главное здесь – искренняя, от души  молитва. 

На молитву в монастыре отведено много, очень много времени, по 12 часов службы в праздники и по 8 часов в будни, и все это на ногах, поэтому ноги у монахов – самое больное место. В церкви скамеек и стульев нет, но у стен стоят подлокотники, можно стоя,  облокотиться и слегка разгрузить уставшие ноги, но подлокотников на всех не хватает, а кроме того, они усыпляют. А спать здесь хочется всегда, молитвы начинаются среди ночи, монотонны, и человек, даже надев черный подрясник, пояс и крест, все равно остается из плоти и крови. Не раз я видел монаха, уткнувшегося лбом в стену и пребывающего то ли в глубокой молитвенной  нирване, то ли в банальной дреме. Но, как говорится, «монах спит, а служба идет». Как сказал Ремарк: «На войне было бы не так скверно, если бы только можно было побольше есть и спать». Это в полной мере можно применить и к монастырской жизни. Я не могу причислить себя к духовной армии Христа, слаб и грешен, во время ночных молитв часто прятался в келье, под одеялом, и сон для меня не стал главной проблемой, а вот голод меня терзал…  

Питаются монахи один или два раза в день, после утренней и вечерней молитвы, все вместе выходят из храма и идут в трапезную, где их ждут длинные накрытые столы. Само по себе питаться два раза в день для меня испытание, к тому же стол в монастыре весьма беден… Мясо на Афоне вообще не едят, рыба – по праздникам. Рыбу я люблю и праздника ждал. Дождался – отварные кусочки чего-то похожего на минтай, брошенные  в макароны… Остаются каши, хлеб и овощи. Трапеза начинается после благословления пищи и заканчивается по звонку ровно через пятнадцать минут. Во время трапезы один из монахов читает для остальных Священное Писание. Из прочтенного в память врезались те фрагменты из Библии, где Иисус тремя хлебами и двумя рыбами накормил тысячи человек, а также  где он воду превратил в вино. Как же я сокрушался, что его уже нет с нами… Когда я позже, в качестве шутки озвучил эту мысль, вместо улыбки получил серьезное замечание о том, что Иисус не был – Иисус есть.

За столом паломников, как и монахов, усаживают плотно, плечом к плечу, без «пробелов», напротив каждого своя тарелка с кашей. Салат или суп в кастрюле с черпаком делится на четверых. От голода пришлось идти на ухищрения, топтаться у входа, чтобы войти и сесть за стол последним, в таком случае можно успеть съесть часть порции того, кто не пришел. Также хочу отметить, что магазина с продуктами в монастыре нет, разве что вино и мед в церковной лавке, но там дорого. Магазин есть в Кариесе, это местная столица, до которой более четырех часов пешком, и в порту Дафни, до которого два часа пешком. Если участвовать во всех молитвах и послушаниях, ходить туда особо некогда.

Странным мне показалось то, что некоторые из монахов (таких немного) в трапезной только чай пьют, а вид у них тем не менее цветущий, кресты не висят на груди, а лежат на животе почти горизонтально,  несмотря на скудность стола, бессонные ночи и тяжкий труд. Набравшись смелости, я спросил у  одного из монахов,  можно ли им кушать не в трапезной монастыря, а где-то еще, в келье, скажем, на что получил ответ, что вопрос это не богоугодный. О еде добавлю еще то, что был удивлен накрошенным в суп яйцам, хотя во многих источниках читал, что кур на Афоне разводят лишь потому, что желтки яиц нужны для иконописи. Впрочем, что же это за  Пасха была бы  без яиц, ведь крашеные яйца  сегодня основной бренд в пасхальный период, и люди в большинстве своем знают больше о том, как и чем их покрасить, чем то, что это символизирует.

Если в трапезной  за пятнадцать минут, отведенных на еду, из обстановки ничего толком рассмотреть не удавалось, то я компенсировал это временем, проведенным у кладбища, возле  которого растут миндальные деревья. Для меня это и впрямь было благословением: прошлогодний миндальный орех валялся прямо под деревьями, и, похоже, кроме меня и белок, никого не интересовал. Оставалось выискать его среди травы, расколоть камнем, и богатый белками и жирами десерт подан. Само кладбище, на котором растут огромные старые кипарисы, оказалось самым тихим, спокойным и в то же время будоражащим нервы местом  в монастыре.

У монахов интересная система захоронения: после того как один из монахов преставился (помер по-мирскому), братия заворачивает тело в саван (гробы не используют), кладет его на кровать, которая стоит в костнице, отпевает  и несет на кладбище. Костница – это склеп, выложенный из натурального камня со сводчатым  потолком, очень похожий на винный погреб, где на полках вместо бутылок…  Впрочем, все по порядку: тело усопшего монаха предают земле, но не навсегда, как принято у нас, а на три года, затем останки откапывают, протирают вином и после этого несут в костницу (склеп), где черепа в средней лобной доле подписывают – имена  и даты – и выкладывают на полки. Ровные ряды свыше двух тысяч черепов, смотрящих на вас со всех сторон пустыми глазницами в тусклом мерцающем свете лампадок, вызывают сильные ощущения.  Крупные кости складывают тут же в ящики – ножные к ножным, ручные к ручным. У монахов считается, что чем более праведную жизнь вел монах, тем более благородный и насыщенный желтоватый оттенок приобретают его кости за три года, проведенных в земле. Вынужден сказать, что желтых черепов немного, и отдать должное честности монахов, будь это советский монастырь во времена  Госплана, кости наверняка бы подкрашивали, а тут все по-честному, серый значит серый – посмертно не награждают. Кроме прочего, в костнице впечатляет отрезвляющая надпись над черепами: «Помни всякий брат – мы были, как вы, вы будете, как мы…» От себя добавлю, что к сестрам это тоже относится в полной мере…

Свободное время между вечерними и утренними молитвами монахи и паломники должны проводить в послушаниях, и если монахи смиренно выполняют свою работу, то паломники в большинстве своем от работы хотят увильнуть. Отец Федор, мой сосед по келье, назавтра же стал учить меня  уму-разуму: слышал, говорит, в коридоре, что набирают людей для работы на песчаном карьере, а тех, кто идет в другие монастыри поклониться святыням, от работ освобождают. Так мы  с ним в походах к святыням неделю и провели…

Трудно сказать, что легче, трудиться во славу Господа с лопатой или ходить по жаре по здешним горным тропам, но вот оставаться на день в  монастыре точно неинтересно: в келье душно и телевизора нет, на пляж не пойдешь, анимации на  территории никакой нет, и еще вокруг стройка. С первых же минут и на протяжении всей недели, что я тут пробыл, меня не оставляло впечатление, что я нахожусь в эпицентре ремонта, скажем, одного из московских вокзалов. Трактора, погрузчики, поддоны  мешков с цементом, горы песка, часть зданий в лесах, на которых постоянно сверлят, шлифуют и гремят рабочие, на крыше также суета и звук газовой горелки. Позволю себе заметить, что рабочие, как и на московских стройках, в основном не славянской внешности. Сами монахи в строительстве не заняты, и мало их в монастыре Пантелеймона осталось, и не квалифицированны они для этой работы, в молитвах постоянно, да и другой работы много – на кухне, в огороде, за прилавком церковной лавки. Чтобы вы не думали, что я совсем уж лентяй, забегая вперед, скажу, что в послушаниях все же поучаствовал – работал с метлой и шлангом, убирал опавшие листья и цветы олеандров  с мощеных дорожек. (Надеюсь, на том свете это пойдет мне в зачет).

Уж точно не за мои труды и совсем неожиданно для меня один из монахов, с кем я познакомился более или менее близко, позвал меня присоединиться к их братии, подвизаться, как тут говорят, чтобы вместе разделить труды и молитвы. Оно и неудивительно: когда-то в монастыре Пантелеимона жили сотни монахов, сегодня 60. Я обещал обдумать это лет через пятьдесят, когда стану совсем старым. На «большой земле» старых не любят, а на Афоне средний возраст монахов семьдесят лет, игумену Пантелеимонова монастыря Архимандриту Иеремии девяносто два года, и, мне кажется, для старости нет места лучше Афона: климат мягкий, средиземноморский, чистый  воздух, диетическое питание без жиров и холестерина, да и самое время подумать о спасении души. И помирать тут не страшно: для монаха смерть – избавление от земных страданий и долгожданная встреча с Богом.

Только мне кажется, не будет Афона через пятьдесят лет в том виде, что он сейчас, а на Афон будущего мне вряд ли захочется. И не в том дело, что монахов мало осталось, хватило бы и половины, а в том, что Афон на глазах теряет свою индивидуальность, а также независимость политическую и экономическую. Еще вчера Афон мог гордиться тем, что любые внешние кризисы его не касаются, электричества тут не было, и бензин был ни к чему. Афон жил натуральным хозяйством, море давало рыбу,  огороды – большинство продуктов,  и на то немногое, что нужно было покупать, больших затрат не требовалось. Технический демон прельстил многих из монашеской братии:  машины, телефоны, компьютеры, солнечные батареи, современные стройматериалы, тонны топлива, зарплаты многочисленным рабочим,  на все это нужны огромные деньги. Много денег на деревьях не растет, на оливках и винограде бизнес не сделаешь. Остается торговать только тем, что продать можно, закрыв глаза на библейское «даром получили, даром отдавайте». Кроме того, Афон вступил на скользкую тропу финансовых отношений с Евросоюзом, приняв от ЮНЕСКО 60 миллионов евро на реставрацию, а я не постесняюсь сказать, на «евроремонт» монастырей – а кто платит, тот и заказывает музыку: объекты ЮНЕСКО должны посещать туристы, налогоплательщики, чьи деньги были потрачены – вне зависимости от пола и сексуальной ориентации. Феминистские движения давно выступают за отмену аватона, закона о запрещении доступа на Афон женщин, считая его пережитком темного прошлого и ущемляющего  права женщин, в  свободном перемещении в границах Шенгена. Арест настоятеля одного из самых влиятельных афонских монастырей игумена Ефрема – яркий пример того, что законы Евросоюза действуют и на Афоне.

Не все гладко и во внутреннем монастырском сообществе. Так,  после  встречи  Константинопольского Патриарха Афинагора с Папой Римским Павлом VI, монастырь Эсфигмен усмотрел  в этом экуменические подвижки и в знак протеста отказался поминать имя Патриарха в ежедневных молитвах. Мятежных монахов пытались силой выселить, даже брали монастырь штурмом вместе с полицией, но ничего не вышло, видно, как здесь любят говорить, если что-то не получается, дело  было не богоугодное. Монахи Эсфигмена вывесили черный флаг с надписью «Православие или смерть», и, если я имею право дать этому оценку, то от таких лозунгов до крестовых походов – один шаг. Позже произошла  позорная междоусобная драка за подворье Эсфигмена, находящееся в Криесе, с применением ломов и огнетушителей, в результате чего семь человек попали в больницу. А ведь сколько слов говорится о том, что всеобщее воцерковление атеистической части человечества  решит чуть ли не все проблемы современного общества... 

Хватит о политике – расскажу лучше о своих впечатлениях от окрестностей.  Как я говорил выше, общественного транспорта на Афоне нет, взять джип напрокат могут себе позволить только олигархи, остальным, как и апостолам когда-то, приходится  мерить землю шагами. В первый день, посмотрев карту, я отправился «короткой дорогой», через горы, в местную столицу Кариес, где находятся подворья всех монастырей и где есть улицы, магазины, почта, таверна, комнаты под сдачу и даже полицейский участок с камерой задержания. Кариес от монастыря Пантелеимона в двенадцати километрах, и, учитывая, что я еще не туда свернул в начале пути, я прошел все пятнадцать. Вышел в девять утра, пришел в час тридцать, с ужасом понимая, что если провести тут часик и столько же топать обратно, то на вечернюю трапезу я не успеваю. Благо, Господь заботится о нерадивых детях своих, он усадил меня на обратную дорогу в кузов джипа рядом с пакетами зеленого лука и рассадой помидоров, которые  везли в нашу сторону. 

sign

Кариес оказался довольно большим и интересным городком, поэтому я добирался туда дважды.  В отличие от монастыря Пантелеимона, основные строения которого построены не так давно, Кариес стоит уже тысячу лет, и от многого тут веет глубокой древностью, хотя есть немало и новых построек.  В Кариесе работает и живет священный кинот – это исполнительная власть Афона, живут монахи-собственники, есть подворья, по-нашему мирскому, наверное, посольства девятнадцати монастырей, в которых обтают греческие, болгарские, русские, сербские, румынские монахи, так что, как и подобает столице, население тут интернациональное. От здешних жилищ веет домашним уютом, тут нет ощущения казармы, как в монастыре, здесь красивые аккуратные дома, сады с побеленными плодовыми деревьями, цветут ухоженные розы, на огородах все прополото, никаких сорняков, рядками перцы, помидоры, артишоки, зелень разная и земля черная, лоснящаяся, плодородная. Часть городка стоит на склонах, и, устав с дороги, приятно посидеть  наверху в тени кипарисов и понаблюдать за неторопливой  размеренной жизнью монахов, мало поменявшейся со времен Византийской империи.  И все-таки временами внутри были какие-то странные ощущенияю. Что это, я понял, когда вошел в городской общественный туалет в центре и не увидел привычных «М» и «Ж»! Вроде город как город, солнечные батареи на крышах, кондиционеры  на окнах, туристы с рюкзаками на улицах, кошки на солнце греются, петухи поют и занимаются своими непосредственными обязанностями, блестят витрины магазинов, небо голубое, а женщин нигде нет. Монахи, наверное, привыкли, полторы тысячи лет тут такой уклад жизни. Я же, глядя на мир без женщин, с одной стороны испытывал дискомфорт, опыт какой-то особый и неестественный, с цветным оттенком, с другой стороны, я был горд тем, что и без женщин все вокруг может быть в порядке. Примера женских сообществ такого масштаба со времен амазонок в мире нет.

В Кариесе множество церковных, или тут, наверное, все же сувенирных, лавок, в которых, кроме икон, продают много другой православной атрибутики, например, пряжки для ремней с крестами, резные посохи, черные вязаные шапочки, музыкальные диски с монашескими песнопениями, путеводители по Афону на разных языках, освященные масло, вино и оливки местного производства, но много и китайской дребедени, например, разные четки «под янтарь», лампадки, штампованные образки, и, конечно, как уверяют продавцы, все это тоже тщательным образом освящено.

view-1

Афонские иконы – это вообще отдельная тема, они давно стали таким же брендовым  продуктом Греции как «Метакса», «Фета» или, скажем, шубы. В одном только малюсеньком городке Урануполи, что у границ Афона,  не менее двадцати сувенирных лавок, продающих «афонские иконы», а сколько магазинов по всей Греции? Каждый день два-три экскурсионных корабля проплывает мимо берегов Афона, делают фотографии с расстояния в пятьсот метров (ближе женщинам нельзя), потом останавливаются в Урануполи, и каждый второй покупает там иконы, «написанные афонскими монахами». Это притом, что, например, в монастыре Святого Пантелеимона всего два, я повторяю, два (!) иконописца, которые не удовлетворяют и десятой части потребностей церковной лавки самого монастыря. Я не против того, чтобы продавали поддельные иконы, в конце концов, мироточить может и газетная вырезка с изображением Пресвятой Богородицы, только зачем врать, что она написана афонским монахом?

Прогулявшись по сувенирным магазинчикам, я накупил «честно-китайских» сувениров, которые тут продавались дешевле, чем в моем монастыре, и свернул с основной улицы в сторону, глазея по сторонам.  Минут через десять  мощенная камнем дорога привела меня к густо заросшему саду, в котором под проржавевшей жестяной крышей стояло внушительных размеров заброшенное трехэтажное здание, обвитое плющом и закрытое на большой старый замок. Сквозь разбитые камнем окна (неужели и на Афоне есть вандалы!?) я увидел большой замусоренный  зал, потолки которого подпирали колонны, увенчанные искусными фигурками прекрасно сохранившихся белых с позолотой ангелов, смотрящих из дыры в разбитом и грязном стекле прямо на меня. Жаль, что фотограф из меня никакой, снимок мог бы получиться отличный.  В некошеной траве виднелась узенькая натоптанная за угол дорожка, и, раздираемый любопытством, я пошел по ней. Задняя часть фасада оказалась частично разрушенной, видимо, землетрясением, которые здесь не редкость, и зияла черной дырой в подвал. Дух авантюризма (а может, бес авантюризма, наверное, бывают и такие?) толкал меня вперед. Помолившись о том, чтобы землетрясений сегодня не случалось, я пробрался внутрь.

Помимо витающих под потолком ангелов, в колонном зале по всем признакам жил бомж… Афон удивлял меня все больше и больше, хотя  раз есть полицейский участок и камера задержания, в них кто-то должен сидеть. Впрочем, за что сажать за решетку бомжа, тем более что это был набожный бомж, о чем свидетельствовала лежащая на старом ящике рядом со свечами Библия. Ящик, видимо, служил бомжу прикроватной тумбочкой, кроватью  была куча уложенного в углу тряпья, здесь же на полу, застеленном газеткой, лежали запасы еды и стоял перевязанный веревкой чемодан и радиоприемник. Умывальника я не рассмотрел, зато туалет, судя по запаху, был где-то рядом… Самого бомжа, к счастью, на месте не было, и дожидаться я его не стал, неуютно было находиться тут без приглашения. Потом, когда я понял, что Афон – это не пейзажи и архитектура, а люди,  меня  постигло  сожаление о том, что бомжа я не застал, и о том, что я не пообщался со многими другими, с кем стоило бы. Грань, отделяющая бомжа, в моем представлении, от монаха-аскета (отшельника), весьма тонкая и призрачная. Будь это не заброшенное здание, а пещера, и если вместо радиоприемника повесить на стену икону – все внешние признаки стираются, и тот и другой не имеют ни дома, ни денег и живут по воле Божьей сегодняшним днем. Из отличий остаются одежды и внутреннее содержание – духовный мир, только откуда нам знать о духовном мире бомжа, ровно, как и монаха, и о том, что привело их к такой жизни?

Продолжение будет