Анна БОДЯКО, фото Татьяны ГАВРИЛЬЧИК

(Продолжение. Начало в №45)

Когда возвращаешься из Чечни в Минск, доволь­но сложно привыкнуть ко многим вещам. Для крас­ного словца хочется сказать, что сложнее всего привы­кнуть к тому, что женщины ходят без платков, а мужчи­ны - без автоматов. Но это, пожалуй, не так: сложнее всего привыкать к хамству в общественном транспорте, например. В Чечне такое попросту немыслимо: ты едешь по разбитой дороге, в автобусике образца какого- то дремучего советского года, но люди улыбаются друг другу, уступают место старшим, сажают на колени чужих детей.

На чеченскую свадьбу опасно смотреть с балкона

Мы с Таней сидим в автобу­се, который минуту назад вые­хал за пределы Грозного. Рядом с нами сидят женщина и две моло­дые девушки. Они улыбаются нам и вдруг начинают угощать только что купленными пирожками. Мы смущаемся и улыбаемся в ответ. Заканчивается все, конечно же, знакомством и приглашением в го­сти. На одной из девушек платок, тщательно закрывающий волосы (обычно чеченки носят символиче­скую косынку), юбка до пят и кофта с горлышком, открывающая только кисти рук. Девушку зовут Зара, она студентка 5 курса. В дороге мы бе­седуем с ней об исламе, ее рели­гиозных взглядах и одежде. «Ни­кто не убеждал меня носить такую одежду, - говорит Зара. - Я читала Коран и поняла, что так правильно. Сейчас родители запрещают мне носить хиджаб, но скоро я выйду замуж и буду жить, как велит мне моя религия. У нас с будущим му­жем сходные взгляды». Выясняет­ся, что через день Зара выходит за­муж, и нас приглашают на свадьбу.

Назавтра, когда мы радостно со­общаем окружающим, что идем на свадьбу, и называем имя невесты, слышим одну и ту же реакцию: «А-а, эта, закутанная, моджахедка (как вариант - ваххабитка)». Впрочем, эта характеристика произносится беззлобно - скорее с легкой иро­нией. Чеченки никогда не закрыва­ли лицо и не носили одежду, при­нятую в арабском мире, и многим хиджаб кажется чем-то неорганич­ным и чужеродным.

Зара на «ваххабитку», конечно же, не похожа - она открытая, при­ветливая и толерантная, манерами и мягкостью чем-то напоминает де­вушку из наших широт, решившую уйти в монастырь. В последнее вре­мя довольно много говорят об исламизации чеченской молодежи, но, во-первых, нельзя сказать, что это явление носит массовый характер. Во-вторых, ислам всегда занимал значимое место в жизни чеченского общества (в тех же институтах, на­пример, есть молитвенные комна­ты), и нет ничего сверхъестествен­ного в том, что при наличии выбора часть молодежи решает посвятить себя религии. К тому же в Чечне тра­диционный ислам суфийского толка выступает в качестве альтернативы радикальным течениям.

Впрочем, существует и опреде­ленное давление сверху на чечен­ское общество. С 2007 года в Чечне действует указ Кадырова, согласно которому женщинам запрещается находиться в общественных учреж­дениях без платка (тот факт, что указ противоречит российской конститу­ции, ни Москву, ни чеченское руко­водство, разумеется, не беспокоит). Указ распространяется и на детей: еще пару лет назад платки обяза­ны были носить школьницы с пято­го класса, теперь - с первого. «Когда мужчины боятся взяться за какие- то серьезные дела, они обязательно хватаются за женский платок», - го­ворила известная правозащитница Наталья Эстемирова (15 июля 2009 года была похищена в Грозном и в тот же день найдена убитой в Ингу­шетии). Действительно: в Горагорской средней школе №2, например, ученицы исправно носят платок, а вот отопления в школе нет - вооб­ще нет, ни зимой, ни весной, ни осе­нью, уже много лет, с момента нача­ла военных действий.

Что же касается платков и отно­шения к ним, в Чечне можно встре­тить совершенно разные позиции: кто-то радостно снимает его, вы­ходя из стен госучреждений, боль­шинство носит платок и без при­нуждения, но все единодушны в одном: носить платок или нет - дело самой женщины и ее семьи, но никак не государства и посто­ронних людей. «Ты можешь заста­вить свою дочь, сестру носить пла­ток, но принуждать незнакомую, чужую женщину, даже заводить с ней такой разговор - это полностью противоречит нашим традициям!», - говорят мои собеседники. Между тем нынешним летом по Грозному прокатилась волна нападений на женщин без платков: неизвестные обстреливали их из пейнтбольных ружей. Нападавшие найдены не были. В интервью местному каналу (если судить по переводу, разме­щенному на сайте «Мемориала») Рамзан Кадыров заявил, что если бы нападавших нашли, он «объя­вил бы им благодарность».

Хотелось бы добавить, что слу­чаи с обстрелом краской - единич­ный нездоровый эпизод, нехарак­терный для чеченского общества в целом. Отсутствие платка у меня на голове никогда не вызывало нега­тивной реакции, напротив: очень часто люди радовались возмож­ности поговорить на русском с но­сителем языка, а узнавая, что я из Беларуси, еще больше интересо­вались другой культурой, не де­монстрируя ни капли агрессии или непонимания.

На свадьбу Зары мы идем с Мубарик - родственницей невесты. Мубарик - студентка первого кур­са, но она уже преподает в шко­ле, получив в институте право на свободное посещение: не хватает учителей. Мубарик замужем: «Мы планировали пожениться, закон­чив учебу, но друзья моего мужа убедили его меня украсть», - рас­сказывает девушка. Впрочем, се­мейной жизнью Мубарик пока довольна. Похищение невест - яв­ление, весьма распространенное в Чечне. При таком оригинальном «предложении руки и сердца» по­хищенную девушку привозят в дом друзей или родственников жени­ха, а после договариваются с ее родными о дате свадьбы. Если де­вушка не согласна, ее обязаны вер­нуть отцу и матери. Однако чечен­ки, даже если они почти не знают похитивших их юношей, неред­ко соглашаются - одну из наших знакомых, например, за неделю до свадьбы украл другой мужчи­на. Сначала девушка отказалась от столь неожиданного поворота в своей судьбе, но, узнав, что ее из­бранник отказывается на ней же­ниться, вышла за похитителя. Сей­час у них дружная семья и трое детей. Нередко совместная жизнь оказывается менее счастливой, и молодые люди разводятся через несколько лет. Недавно за похи­щение невест в Чечне ввели весь­ма внушительный штраф - милли­он российских рублей.

С одной стороны, мера весьма разумная. С другой - критики ут­верждают, что это скорее некий шаг в сторону шариатского брака: для юношей и девушек, чьи роди­тели не давали согласия на свадь­бу, похищение невесты оставалось единственным способом жениться по любви.

Чеченская свадьба проходит в соответствии с древними традици­ями: за невестой приезжают стари­ки, приносящие калым ее родите­лям, и молодые люди со стороны жениха, которые должны будут за­брать невесту. Никто из родствен­ников девушки на свадьбе присут­ствовать не должен, а сама она, не участвуя в веселье, будет весь день молчать, стоя в стороне. Же­них же в это время будет прятать­ся от гостей в дальней комнате. По­сле свадьбы молодые, даже если у них есть собственный дом, долж­ны хотя бы месяц пожить с родите­лями мужа. Кстати, на протяжении всей жизни чеченки не называют родственников мужа по имени, а для удобства общения выбирают созвучные варианты - например, переименовывая Ису в Игоря.

Впрочем, мы, «представляя» сто­рону невесты, увидели лишь часть праздничного действа - весьма предсказуемую. А вот на свадь­бе в соседнем селе, куда нас звали друзья жениха, одному из гостей прострелили ногу - разумеется, случайно. Дело в том, что чечен­ские свадьбы непременно сопро­вождаются стрельбой в воздух из пистолетов и автоматов: именно так здесь принято оповещать окру­жающих о рождении новой се­мьи. К сожалению, эта традиция приводит иногда к подобным не­счастным случаям. «Если свадьбу празднуют в городе, не смотрите на торжества с балкона - это очень опасно!» - предупреждают нас наши знакомые.

Чечня по правилам и без

Мы едем в Грозный с нашими друзьями. Они возвращаются со свадьбы, поэтому в машине полно оружия, о котором тут же заходит речь. «Вы пятый раз в Чечне и ни разу не стреляли?! Останавлива­емся и стреляем!» - и мы действи­тельно выходим из машины и на­чинаем палить в воздух. Безумие, но почему-то ужасно весело. «Ве­село приехать на неделю-другую, пострелять, станцевать лезгинку, - усмехаются мои чеченцы. - А по­жила бы ты здесь полгодика.»

Жить в Чечне, несмотря на всю любовь и привязанность к этим краям, я, увы, не хочу. Не хотят и многие чеченцы, выбирая путь не­легальной иммиграции - как пра­вило, во Францию. Мы стоим воз­ле блокпоста в одном из поселков в ожидании автобуса до Грозного. «Здравствуйте, коллеги», - при­ветствует нас молодой человек, представившийся оператором че­ченского телевидения (то ли всех приезжих по определению считают журналистами, то ли просто здесь моментально распространяется информация). У молодого челове­ка на пиджаке - значок с портре­том Рамзана Кадырова (впрочем, этот аксессуар его самого немного смущает), а его речь - поток дифи­рамбов в адрес главы Чеченской Республики. Беседа на социальные темы не залаживается, и мы начи­наем говорить о другом. Молодой человек рассказывает о своих пла­нах нелегально иммигрировать во Францию. «Если в Чечне все так прекрасно, почему же вы хотите уехать?» - Таня не удерживается от язвительного комментария. «Ты же не знаешь моей жизни, - обижает­ся молодой человек. - У меня мама больная, ей лечение нужно».

Есть, впрочем, и прямо противо­положная тенденция: чеченцы воз­вращаются на родину, оставляя на­лаженную и комфортную жизнь в Европе. Один из моих друзей-че­ченцев живет в Бельгии - он уехал туда в разгар второй войны, выу­чил языки, получил образование. У него есть работа и дом, а отды­хать он любит в Ницце. Сейчас он приехал в Чечню покупать дом: он собирается вернуться в родные края. «Муса, но ты же понимаешь, что это безумие? - спрашиваю я. - Тут же невозможно жить, ты же видишь, какая тут безработица, коррупция». «Вижу и понимаю, - отвечает мне Муса. - Но я чеченец и хочу, чтобы мои дети выросли чеченцами, на родной земле».

Хотя понять местный уклад жиз­ни в первый же приезд практи­чески невозможно, проводить в Чечне полгода для знакомства со здешней жизнью вовсе не обяза­тельно: в первую очередь в глаза бросается полнейшее пренебре­жение официальными законами и правилами - даже дорожно­го движения. Когда на первых по­рах я пыталась пристегиваться, на меня смотрели с такой иронией, что об этой привычке я с трудом вспоминаю теперь даже в Минске. По мнению чеченских водителей, ехать по встречной или со скоро­стью 120 по городу - это абсолютно нормально. Сумасшедший стиль вождения в Грозном сдерживает­ся только постоянными пробка­ми: дороги в городе перекрывают по любому поводу, будь то обяза­тельная пятничная молитва Кады­рова в центральной мечети, оче­редной взрыв или спецоперация. Теракты здесь происходят почти незаметно: место событий момен­тально блокируется, последствия взрыва ликвидируются, а в паре сотен метров продолжается обыч­ная повседневная жизнь.

 «Подумаешь, взорвали. У нас тут бомбы как семечки падали, чего нам бояться», - пожимают плеча­ми местные.

Всю иронию чеченского миро­устройства прекрасно иллюстри­рует один незначительный эпи­зод. Приехав в эти края, мы решили обзавестись местной сим-картой. Зашли в расположенный на рынке «Беркат» офис «Мегафона» и, протянув паспорта, получили впол­не предсказуемый ответ: негражда­нам РФ симки не продаются. Уви­дев легкое расстройство на наших лицах, сотрудница салона подска­зала: «Да вон, через дорогу, мож­но купить без паспорта карту любо­го оператора». Надо ли говорить, что местный номер у нас тут же по­явился.

Похожая ситуация в Чечне и с ал­коголем: достать его сложно, но все же можно. Официально в Чеч­не действует сухой закон: алкоголь можно приобрести лишь в несколь­ких магазинах и только в течение двух утренних часов. В остальное же время местные жители покупают вино, коньяк или водку у знакомых продавцов по весьма завышенным ценам. Впрочем, в запасе у продав­ца, как правило, всего 3-4 бутыл­ки спиртного: это далеко не самый популярный товар в мусульман­ской стране, живущей во многом по устоявшимся веками традициям.

Что же касается оружия, которо­го тут по-прежнему огромное ко­личество, раньше на грозненском рынке можно было купить все - «от шоколада до лимонок». Теперь же, как говорят, процесс приоб­ретения чего-нибудь огнестрель­ного несколько изменился: нужно знать людей, которые порекомен­дуют тебя продавцу (впрочем, на себе эту схему мы не проверяли). Расценки варьируются: от 100 дол­ларов за простенький старенький автомат до 2000 за пистолет сло­вацкого производства. «Надень­те камуфляж, купите автоматы - и можете ходить так по окрестностям хоть весь день, никто на вас вни­мания не обратит, подумают, вы из комендатуры», - убеждают нас в одном из поселков, но мы реша­ем воздержаться от эксперимента, тем более что нам совершенно не нужен автомат. В правдивость из­ложенного мнения, впрочем, по­верить совсем не сложно: здесь очень часто встречается «форма» без всяких опознавательных зна­ков, позволяющих определить, в каких войсках и в каком зва­нии служит тот или иной человек с оружием. «Форма» - это неред­ко что-то камуфляжное или чер­ное, без нашивок, погон и прочих ненужных формальностей. Кста­ти, помимо стационарных блок­постов, на чеченских дорогах не­редко появляются посты выездные. Как правило, это две-три машины и до зубов вооруженные люди - часто в такой же форме без опоз­навательных знаков, - имеющие право останавливать и досматри­вать транспорт и его пассажиров. Если федералов легко отличить по внешности, то «кадыровцев» со временем начинаешь узнавать почти интуитивно - по, мягко гово­ря, уверенному поведению и реак­ции окружающих.

У того, кто не слишком хоро­шо знаком с чеченской истори­ей и нынешними реалиями, может сложиться впечатление, что Чеч­ня представляет собой некую об­ласть неконтролируемого беспре­дела. Однако это не совсем так: в условиях, когда законы существуют лишь номинально, общество регу­лируется традиционными адатами - древними чеченскими законами, своеобразным кодексом чести – и родовыми организациями. В Чечне существует сложная система тейпов и тукхумов - родовых организаций, взаимодействующих между собой. Тейп - это община, члены которой происходят от общего предка, а тукхум представляет собой объеди­нение тейпов.

Родственные отношения в Чечне необычайно сильны. Несмотря на две войны, здесь почти нет детских домов: детей, потерявших родите­лей, воспитывают многочисленные родственники (к слову, при раз­воде дети, по чеченским законам, должны оставаться с отцом и вос­питываться его семьей). То же с домами престарелых: они в Чечне попросту немыслимы, не почитать стариков считается величайшим позором. Старики здесь окруже­ны вниманием, им редко осмели­ваются перечить, а когда бабушка или дедушка входят в комнату, все присутствующие встают в знак ува­жения к ним.

Не менее сильны в Чечне тра­диции кровной мести. В милицию здесь обращаются крайне редко и только те, кто потерял родственни­ков и лишился поддержки, в основ­ном же роды и тейпы разбирают­ся между собой сами. Не оценивая такую систему общественных от­ношений в общем и целом, скажу лишь, что в Чечне в эпоху военно­го безвластия и нынешней неста­бильности и коррупции она оказы­вается наиболее справедливой и действенной. Область работы ми­лиции ограничивается в основном поиском боевиков: воровство здесь почти полностью отсутствует (мои грозненские друзья, например, могут спокойно оставить на ули­цах города машину незапертой), с остальным чеченцы справляются сами. «У кровной мести нет срока давности, - рассказывают мне в Ве­денском районе, - многие мстят за убийства, которые были соверше­ны еще во время выселения чечен­цев в Казахстан. Если виновного са­жают в тюрьму, это не спасет его от кровной мести: он выйдет на свобо­ду, и его убьют. Мстить может толь­ко близкий родственник: сын, брат, двоюродный брат. Если мстит друг, например, это не считается кров­ной местью, это уже убийство, и отомстивший таким образом тоже приобретает кровников. Если же отомстили по всем законам, кров­ная месть прекращается и не пере­ходит на потомков». «А женщина может отомстить?» - спрашиваю я.

-  «Может, в общем-то. Моя пра­бабка, бабушка прекрасно владе­ли оружием», - говорит один из моих собеседников, явно не пони­мая, зачем женщине мстить, если это должны делать мужчины. «Если в роду не осталось мужчин, может женщина отомстить?» - уточняю я.  «А-а, ну тогда она обязана!» - по­нимание, наконец-то, достигнуто. Кстати, за убитую женщину ее род­ственники убивают двух мужчин: жизнь женщины ценится выше. Что же касается отсутствия срока дав­ности у кровной мести - взгляд на далекое прошлое как на современность в принципе характерен для Чечни. То, что для нас история - для них жизнь. Даже предков здесь по­именно помнят - мужчины до седь­мого колена, а женщины - до вось­мого.

В одну из последних поездок в горную Чечню, когда я гостила у интеллигентной семьи, потом­ков знаменитого абрека Зелимха­на Харачойского, мне рассказыва­ли про обряд примирения тейпов. Если кто-то совершил убийство не­умышленно, по неосторожности, и семьи не хотят кровной мести, ви­новный, пока старейшины догова­риваются о примирении, не следит за собой, не бреется и не стрижет­ся, проводит дни в скорби и рас­каянии. В день примирения ви­новный надевает широкий плащ с капюшоном, скрывающим лицо. Родственники кладут его на носил­ки, предназначенные обычно для мертвых, и несут к дому погибше­го. Там члены потерпевшего тей­па по очереди обнимают его, а са­мый близкий родственник убитого снимает капюшон, подтверждая тем самым свое прощение. Рань­ше родственник жертвы должен был также побрить убийцу: если он все же изменил свое решение и не способен простить виновного, он имел право тут же перерезать ему горло. Обряд с бритьем тре­бовал немалой выдержки и муже­ства. В Чечне говорят, что найти в себе силы и простить преступника не менее достойно, чем отомстить. Сейчас, впрочем, чаще всего огра­ничиваются снятием капюшона. Кстати, в Чечне создан специаль­ный штаб по примирению кровни­ков, а Рамзан Кадыров призывает враждующие тейпы к мирному ре­шению конфликтов.

Глядя на столь неукоснительное соблюдение древних традиций, я почему-то уверена, что чеченцев не смогут сломить ни войны, ни кор­рупция и система откатов, ни на­вязываемый культ личности и ат­мосфера всеобщего страха: основы чеченского характера остаются не­изменными. Так, в самом начале последней поездки мы с Таней са­димся в маршрутку до Знаменского и только в середине пути (на улице уже темно) осознаем, что транспорт стал ходить другой дорогой, в объ­езд Горагорского. От Знаменско­го приходится добираться на такси, водитель которого соглашается до­везти нас за 250 российских рублей (позже выясняется, что ночной та­риф на эти 25 километров ощути­мо плохой дороги может достигать 600 р.). Таксист угощает нас сига­ретами, жвачкой и минералкой. «Остановите у поста», - прошу я, но водитель решает подъехать прямо к нужному нам дому. Однако воз­ле дома стоит группа местных ми­лиционеров, на которых навешан весь ассортимент оружейной лав­ки. Таксист, утверждая, что «они к нам обязательно прицепятся», объ­езжает еще несколько кварталов, чтобы подъехать с другой стороны и высадить нас прямо у подъезда. И не соглашается уехать до тех пор, пока кто-нибудь не выйдет нам на­встречу. На наши отговорки о том, что разговаривать по роумингу до­рого, протягивает свой телефон. Я звоню семье, к которой мы приеха­ли, и понимаю, что гостеприимство и открытость здесь остаются преж­ними: некоторые вещи в Чечне не меняются - и вряд ли изменятся, несмотря ни на что.