Алексей СЕРЕБРЯКОВ, фото Сергея ПЛЫТКЕВИЧА

В прошлый раз автор предложил читателю подумать об извозчиках как о новых «чертах» туристического «лица» гостеприимной столицы. Экипажи возят гостей Варшавы и Парижа, Берлина и Лондона. Чем Минск хуже?

Почему бы не напомнить самим себе и о том, что в свое время без конки столица тоже не могла прожить ни дня? Почему конки Брюсселя в конце концов живут, а наши есть только на пожелтевших фотографиях?

Коночное лобби… для театра!

Документы архива Минской городской думы конца XIX столетия утверждают: извозчики, количество которых постоянно колебалось, не могли разогнать «кровь по жилам» с нужной скоростью – люди и грузы мешались в толчее улиц, хронически никуда не поспевая. По легенде, минский генерал-губернатор князь Трубецкой задумался о проекте линий конки, после того как врач-акушер, опоздавший к родам его дочери, ответил: «По воздуху лихачи еще не летают-с! И пряники за проезд не берут-с!» Был такой дерзкий ответ реальностью или нет – неизвестно, но с начала 1888 года коночная сеть постепенно опутывает город: Виленский (Центральный) и Александровский, или Брестский, вокзалы были соединены сообщением первыми. Потом «железка» дошла до Соборной (Свободы) площади, дублируя основные потоки извозчиков. К 1910 году коночная «паутина» стала еще изощренней, хотя треугольник «два вокзала – Соборная» был основным. Так, одна линия шла от образной геометрической фигуры через Нижний рынок, казармы Минского гарнизона к улице Водосвятской (или Пьяносвятской, как ее озорно именовали минчане – там находился широко известный завод-пивоварня Иосифа Фрумкина), ныне Захарова, к Золотой Горке, что была на пересечении нынешних улиц Змитрака Бядули и Козлова. Кстати, изыскивая деньги, губернатор вместе с мэром – графом Чапским – отыскали денег и на… театр! Так появился всем известный ныне Купаловский (до этого актерам приходилось выступать в летних амфитеатрах или снимать просторные манежи знати). Как так получилось? Да очень просто: проект о театре был на самом дне ящика стола губернатора, о нем просто не вспоминали, а начав просматривать бумаги с вопросом: «С какого бы проекта финансы отщипнуть?», – вспомнили про обитель муз! Все работы были сданы через три года, и коночная сеть заработала.

В погоне за сердцем полковничьей дочки…

Внешне конка выглядела тяжеловесно – но только для глаза современного человека. Тогда изящность вагона расписывалась моими коллегами из «Минского слова», как красота дамы на свидании! Почему бы и нет: журналистская братия, никогда не отличавшаяся богатством, сразу полюбила этот транспорт наравне с простым людом и горожанами среднего достатка.

Ритм жизни города сильно усилился: примерно в 8 – 10 раз, не меньше. Десятки вагонов по 25 человек в каждом тянулись со скоростью 5–7 километров в час 2-3 лошадьми. Конка оказалась так популярна, что на ней ездили даже околоточные судьи с нотариусами, и многие пользовались этим, чтобы всучить первым прошения да обсудить выгодное дело со вторыми – без очередей в присутствии (то есть в административных зданиях и конторах). «Минское слово» за 1900 год, втихую радуясь европеизации общества (а среди журналистов всегда преобладали либералы), расписывало, как молодой титулярный советник (чиновник низкого ранга), познакомившись в конке с дочерью командира Гродненского гусарского полка, испросил у нее первый вальс на балу – а на самом торжестве посватался! И был одобрен седым отцом девушки, которого восхитила смелость и находчивость скромного чином юноши.

Цена вопроса

Любовь к конке подогревалась не столько подобными романтическими историями, сколько кошельковым интересом – ведь проезд стоил всего 3–5 копеек, сущая ерунда даже для чернорабочих. Удобство было также не самым последним плюсом: вагон с запряженными в него лошадьми можно было остановить в любой момент – пассажирских остановок попросту не существовало! А вот вынужденные, так называемые «закладочные», пунк­ты, увы, были – с ровных улиц на те, что шли в гору, коням вагон было не увезти. Три самых высоких места Минска – Троицкую гору, Золотую Горку и Соборную площадь, что на «макушке» Верхнего города – заставляли содержать станции дополнительного запряга лошадей, где своего череда ждали дополнительные животные. Более того, весь «экипаж» конки выходил – и шел в гору пешком. Первыми дамы – они же сначала и входили: билетер – он же кучер – следил, чтобы мужская половина пассажиров помогала слабому полу. Кстати, если дама входила, все должны были встать и отдать полупоклон – иначе ехать дальше приходилось под подозрительные взгляды окружающих. Так с элементарной вежливостью знакомились крестьяне, рабочие, военнослужащие из простонародья, впервые попавшие в городское общество. Неспроста в архиве столичной думы сохранилось так много писем крестьян, побывавших в Минске, более половины посланий которых посвящено поездке на конке – для сельских баб и мужиков путешествие в городском транспорте было сродни современному полету на Луну. Особенно часто крестьяне удивлялись, что пассажиры конки не толкаются, не пахнут луком и не предлагают друг другу выпить за знакомство.

Быль о Буране и Вихре

Конка отличалась малоустойчивостью – да и где ее взять при ширине вагона чуть больше метра? – и частенько опрокидывалась при столкновениях, снежных заносах. Поэтому лошадей сюда брали из тех, что прослужили год-второй в пожарной команде или конной артиллерии, в общем, обученных да смирных. Вплоть до Первой мировой (а конка Минска перестала существовать, влившись в трамвайную «епархию», лишь в 1929-м) средь горожан ходил рассказ о том, как по ошибке для конки были отданы не вози­вшие пушки лошади, а адъютантские скакуны, обязанность хозяев которых было скакать с донесениями сломя голову. Такая пара внезапно понесла привыкший к лошадиной смиренности вагон с двойной скоростью: под испуганные крики из него посыпались зонтики, книги и шляпы, околоточный надзиратель (по-современному – участковый) поднял шум, страшно ругая невинного возницу. Тот с испугу выпустил вожжи – и экипаж едва не был занесен в Свислочь, тем более что путь шел с горы (улица, нынешняя Карла Маркса, раньше так и звалась – Подгорная). Спасла решетка у самого обрыва в воду, остановившая разбушевавшихся скакунов. Коней, как потом оказалось, звавшихся Бураном и Вихрем, вернули в артиллерийский полк, а адъютантов-поручиков, продавших их по пьяному делу под видом привычных к орудийным тяжестям и смиренности меринов, разжаловали в подпоручики. Проделка молодых людей так восхитила газетиров (иначе – журналистов-газетчиков) «Виленского вестника» да публику, что те еще несколько лет следили за перипетиями службы военных, посылая им в полк, стоявший под Заславлем, фрукты, платки, вязаные шарфы и папиросы.

Кого брали в «конщики»?

Работали конки во все дни, кроме святых праздников. Вагоны двигались по рельсам до 11 (по другой информации – до 12) вечера. По периметру изнутри крепилось до 10 масляных фонарей – за их сохранностью следил все тот же возница. Делать это было трудно – за дорогой глаз да глаз! – и светильники частенько уносились пассажирами. Украсть последние было так легко, что подобное преступление вошло в пословицу: «это тебе не конский огонек украсть!»

Здесь же, как и на рынках города, опробовали свое умение воры-карманники, причем кража на конке вошла в неписаные поучения старыми ворами молодых, как самая простая: украл – и сигай в окно! Конка ведь не остановится… Поэтому такая достаточно легкая кража на транспорте дала карманникам, промышлявшим на линиях сообщения, прозвище прыгунков.

Одним словом, от возниц требовалось терпение, умение быть хладнокровными, находчивыми, готовыми ко всему. Поэтому в конщики (так их звали) брали бывших солдат и унтеров кавалерии и конной артиллерии, извозчиков со стажем, водовозов и т.д. Кстати, профессия породила множество однокоренных фамилий – Иконный, Конщик, Конщиковский, Конкин. Кстати, предок Владимира Конкина, экранного Володи Шарапова – тоже бывший конщик.

Люди это были суровые, битые непогодой и случайностями, умеющие и на пробегающего под копытами мальчонку прикрикнуть, и пьяного неслуха в участок свести. Но и им была нужна удача: на многих фото конок сохранились подковки, прицепленные на счастье над самой головой возниц. Верили они и в благотворное влияние одного из конно-железнодорожных маршрутов в виде полукольца-подковки, что шел от Суражской улицы до Виленского железнодорожного. Там же, у основания «подковы», то есть у Виленского вокзала, был коночный парк – сейчас тут университетский дворик БГУ.

Общегородская стачка конщиков

В плане прибыли хозяевам конки были золотым дном – возницы получали мало, харчей им выдавали почти как арестантам (и они вынуждены были покупать приварок за свои кровные), а прибыль была не меньшая, чем у фабрикантов. Улучшения условий труда конщики Минска добились лишь в 1905 году, устроив общегородскую стачку. Начальство, уволив 100% бастующих, наивно думало раз и навсегда пресечь самоуправство, но не тут-то было – на следующий день ни одна лошадь, лично помнившая каждого из 60–80 возниц по запаху и голосу, не тронулась с места под ударами бича чужих людей. Привыкнуть-то к новонанятым «водителям» кони не успели, и следом за стачкой людской последовала стачка животных. Руководство, схватившись за голову, увеличило жалованье, продовольственный паек и, снизив время работы с 14 часов до 10, уняло пламя гнева. И конки вновь тронулись в путь – простой длился всего полторы недели.

Минчане – по большей части простой люд – радостно приветствовали вновь курсирующие колесные коробки, косвенно выказывая солидарность с требованиями бастующих. Начальнику жандармского управления города в тот день шли бесконечные рапорты о «злостном братании населения со смутьянами-конщиками». Но низший состав филеров (агентов в штатском) и жандармов особенной прыти в пресечении этого действа не проявил, а не то пришлось бы тратить лишние деньги на все дорожающих ванек да лихачей. Даже тайная полиция, при всем желании, испытывала неудобство без конки, поэтому все доклады были положены их шефом полковником Сутыриным под сукно.

Вместо послесловия

Трамваи и кареты для новобрачных давно стали обыденностью – так почему к ним не может присоединиться конка? Любители воссоздают для своих забав даже танки и автомобили времен Второй мировой войны, значит, такая простая вещь, как конка, может увидеть свет. Главное, чтобы креативные люди были заинтересованы в подобном предложении: городским властям столицы давно пора приглядеться к созданию пробного маршрута конки в определенном месте Минска наподобие Детской железной дороги. Это все же лучше, чем бесконечная, давно приевшая­ся «анимация» в виде палаточных городков с закусками, выступлениями безвестных артистов и дорогущими салютами.