Денис СЕРЕБРЯКОВ, фото автора

А вы слышали «лесную флейту» или «стража опушек»? Тогда «бердвотчинг» – для вас!

Лесные богатства Беларуси и изобилие птиц таит в себе еще один резерв для привлечения иностранного туриста. «Охота? Рыбная ловля?» – спросит читатель. Нет, все намного проще и сложнее одновременно – бердвотчинг, т. е. погоня за красивыми трелями не менее прекрасных пернатых, вид туризма, когда знаток-орнитолог водит желающих по участкам леса, где прочно обосновались определенные виды птиц с определенными модуляциями голоса, чтобы подарить любителям природы минуты наслаждения пением крылатого населения крон деревьев.

Что же в этом необычного, спросит пытливый читатель, пение птиц – какая же в этом редкость? В том-то и проблема, что для жителей Запада и США, Канады услышать тонкие голоса пернатых – уже диковинка. Промышленный прогресс, вырубки леса для прокладки автобанов и прочее вмешательство в природу улучшают комфорт человека, но лишают его эстетического удовольствия, которого пока не лишены жители лесной Беларуси. А раз так, то почему не извлечь из этого прибыль: привадили же наши охотхозяйства любителей истинно мужской – стреляющей – забавы со всей Европы!

– Все возможно, – уверен люби­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­тель-орнитолог, участник десятков исследовательских природоохранных экспедиций Санкт-Петербургской АН в Сибирь и Забайкалье, сейчас – пенсионер, Александр Третьяк из Свислочского района Гродненской области. – Основа у нас есть: благодаря образованию в сфере натурализма, а также сохраненному штату егерей и лесников (которого, увы, нет в России, почему в этой стране, например, до сих пор не могут точно подсчитать поголовье ряда представителей фауны, постоянно просыпают пожары) мы можем в сжатые сроки подготовить большое количество «лесных гидов». Второй нужный шаг – составить так называемую «птичью карту», план лесного массива, в разных уголках которого проживают те или иные пернатые. И все!

Мы с Александром идем слушать птичьи трели. Мои ноги и нижняя часть тела покрыты резиной противорадиационного костюма Л-1 – на случай, если дорога заведет нас в болото. Часы на брякающем серебристом ремешке, серебряная цепочка легли на тумбочку частного дома Третьяка – у птицы не только острый слух, но и зоркий глаз, солнечный зай­чик, отбрасываемый металлом или стеклом, за километры заприметит!

Подошвы ботинок обвязаны мягкой эрзац-кожей – топот в лесу неуместен. Александр Артемьевич признался, что во время забайкальских экспедиций, в которые он ходил в 1960–1980-е, глава групп, бывший партизан Великой Отечественной, вообще советовал надевать… деревенские лапти с онучами. В этой нелепой с виду, но очень бесшумной обуви он в 1942–1944 годах выходил на разведку в лесах Ровенщины – и ни разу не попался.

Будем надеяться, что птицы не услы­шат нас: егеря заповедно-охотничьего хозяйства «Беловежская пуща» знают Третьяка давно и его прогулкам по лесам не препятствуют, нередко прося того или иного совета по части птичьего мира. Поэтому своеобразная «птичья карта» в 30–40 квадратных километров у натуралиста со стажем размечена давно. Ее отдельные пункты Александр Артемьевич выдает мне постепенно – ведь наш поход длится с утра до самой ночи.

…Войдя в лес, мы некоторое время идем по его опушке – по самому краю, где изумрудный подлесок выходит на золотистую площадку свежесжатого сельхозтехникой поля. Я, покорно ступая след в след за мастером своего дела, сначала молчу, затем начинаю «бунтовать» – Александр Артемьевич властно велит помолчать: охота на красивую трель порой посложнее настоящей – с ружьем. Урок номер один в лесу: говорить только вполголоса, желательно вообще шепотом, слух у пернатых – дай бог каждому! Наконец, Третьяк замирает, будто гончая, выписывает пальцем в воздухе фигуру, словно капельмейстер перед оркестром – и, пряча торжествующую улыбку, шепчет: «Слушай!»

По лесу, струясь, будто серебряный ручеек в горах, несется легкий звон задетых друг о друга бокалов – в такие мгновения даже дышать жалко. Не хочется пропустить ни одного мгновения такого звукового чуда. Легкий перерыв… и снова: словно тонкий клинок дамасской стали слегка задевает струны скрипки.

– Эк голосит, бесовка, эк ее разбирает, малышку, – ликует птицевед, аж притопывая от удовольствия обмотанным кожей ботинком. – Малиновка поет весь день – с утра до темноты, но особенное вдохновение у нее – утром, почему ее частенько называют зарянкой: поет, мол, на заре. Причем голосить любит не в самой чаще, где звук быстро угасает, глушится о кроны деревьев, а на краю леса – чтобы ветер относил пение далеко-далеко! Хитра, бестия, слушателя любит!

Оказывается, полезной малиновка считалась и в Средневековье, причем… у воинов, разведчиков-следопытов. Оторвать ее от протяжного пения может только постоянный, монотонный шум – шум двигающейся группы людей или животных. А если поющая на опушке (читай, у входа в лес) птичка резко умолкла – значит, в лес или из него вышло стадо. Или монолитно двигающийся отряд, на что способны только вымуштрованные солдаты. Так лет 500–700 назад наших предков предупреждала эта птица о подходе врагов, утверждает мой лесной гид.

…Вдруг слева, метрах в 70, слышится пронзительный писк с падающей нотой «си» на конце, время от времени прерываемый звуком, будто капля падает на дно колодца. Молчание… Вновь узнаваемый писк – и вновь словно капелька воды потревожила затхлое спокойствие поверхности старого колодца!

– О-о-о, чернушка-горихвостка что-то опаздывает сегодня! – удивился мой провожатый. – Обычно лесной концерт словно расписан по часам – большинство птичек, в отличие от малиновки-зарянки, поют в свое особое время. Эта горихвостка что-то сегодня припозднилась – к началу пения малиновки она обычно уж смолкает. Скорей смотри, вон, на верхушке!

Переданный мне двенадцатикратный длинный морской бинокль вмиг до максимума приближает нарушителя тишины – на ветви ели, на фоне ярко-синего неба, сидит певец в оранжевом «жилете», с хвостом огненно-рыжего колера (может, оттого и горихвостка?), в серой «накидке» и «шапочке». В окуляры видно, как птичка, открыв клювик, мастерски вибрирует язычком – вырабатывает «фирменные» звуки своей песни.

– И ты заметь, – приникнув к моему уху, чтобы не перебить пернатого солиста, шепчет знаток, – когда одна птица поет, рядом сидящая другая – ни гу-гу! Такое вот у них взаимоуважение существует. Бывает, даже соревнуются меж собой: трель за трелью по очереди выдают друг за другом, причем часами! Напасть на такое представление – настоящая удача, а для туриста-ценителя – вообще оправдание любых потраченных денег и сил!

…Зайдя с Александром Артемь­евичем в участок леса с высокими соснами, я был резко остановлен орнитологом за руку: «Стой, куда идешь!» Прямо под ногами лежал шарик коричневого цвета.

– Сам ты шарик! Гнездо это с верхушки свалилось, да не простое – королька. Любят они, малыши, на самой верхотуре гнездиться, дома себе ладить. Ну, пронесло: внутри нет ни птенцов, ни яиц – никто не погиб. Видимо, только построенный сбросило.

Действительно, никого: на пальцах остаются лишь частицы «стройматериала» гнезда, состоящего из паутины, какой-то шерсти, мха-сфагнума плюс нескольких перышек – от «кафтана» королька.

– Причем самого часто встречающегося в Беларуси – желтоголового, говорит мой проводник, – хотя повидал по жизни и золотоголового, и рубиноголового. Поют они по-разному, но очень уж своеобразно. О! Тихо – слушай!

Высоко над головами заводится «вязь сонаты» королька: серия мелких-мелких писков, то падающих, то взмывающих. Будто кто-то нервно щиплет струны мандолины – причем у самого основания грифа. Такие пассажи раздаются вновь и вновь – раз 15, не меньше.

– Ай, голосисты сегодня, видать, погода хорошая – припекает, а им и нравится, – восхищается Третьяк.

Стараясь возиться как можно тише, прикрепляю к «Кэнону» длиннофокусный объектив, целюсь в верхушку сосны, едва успевая ловить в видо­искатель туда-сюда скачущую головку с желтым хохолком на головке. После 25–30-го кадра птичка, наконец, попалась мне «в кадр». Но серия щелчков затвора, звучащая в тиши леса, как пулеметная очередь, спугивает корольков – и пара улетает.

– Ничего, у них тут гнездо, они только на «крыльце» дома поют – завтра приду, вновь послушаю, – снисходительно относится к непреложному атрибуту моей работы – фотографированию – седой орнитолог. – Сейчас к болотцу пойдем – там я частенько «чернышей» видел. Я так черных дроздов зову. Ой, и певуны! Флейта, не иначе! Короче, наберись терпения, но дождись – поют они редко, да метко.

…Ступая по следам знатока, я старательно обхожу кусты, чтобы веточки не хлестали по резине Л-1 – такие хлесткие звуки птицы слышат издали и пугаются. Стали попадаться заболоченные участки: их мы старательно обходим – хлюпанье, увы, еще больше выдает нас. Наконец, зашли в частый осинник. Здесь, в сплошном мраке мелколиственных деревьев, любит прятаться красавчик в черной мантии, как у трубочиста, с оранжевым клювом – дрозд.

– Его даже в запущенном парке услы­шать можно. Лишь бы растительности было побольше: кстати, в вашем столичном Ботаническом саду они в 1990-х водились – я их, негодников, «на ухо» сразу поймал. Очень распространенная птица! Наш белорусский соловей. В Курске свой фетиш, а у нас свой – черный дрозд. Ты думаешь, кстати, почему соловей считается самой сладкоголосой птицей? Из-за красоты пения? Неправда, черный дрозд не хуже! Просто соловей реже поет. А еще, с раннего Средневековья по Ренессанс в Европе соловушка считался самым утонченным лакомством. Особенно во Франции: как повыбили своих, так и на лягушек перешли. К столам королей, знати подавали редкое кушанье: паштет из соловьиных языков! Вот и закрепилось в народном сознании европейца, что соловей – это что-то этакое. А по-настоящему дрозд ничем не хуже. Вот, слушай!

…Вечерний сумрак раз за разом пронзают мелодичные напевы. И вправду – похоже на духовой инструмент: то флейта, то гобой. Словно кусочки стекла, оставленные на песке и перебираемые сильным ветром… А дальше – крик: сухой треск, словно методичное таканье, прерываемое звонким циканьем – «гикс-гикс». Талант черного дрозда царит над лесной чащей!

– В общем, ты понял: никакой сложности нет, знай только подвози группы любопытных да легких на ногу туристов, – сразу перескакивают на рациональные рельсы мысли Александра Артемьевича. – Только по специальному графику: малиновка голосиста в определенные месяцы, черный дрозд – в свои… Но вообще особых трудностей нет: можно разбить для приезжих лесной лагерь, и они наслушаются пения за неделю сразу на всю жизнь. В США, кстати, на одной из радиостанций по утрам и вечерам по часу транслируют пение птиц: жителям каменных джунглей этого так не хватает. И, представьте себе, рейтинги у такой звукотерапии сногсшибательные! Вот бы и Беларуси «поделиться» с туристической аудиторией пением пернатых талантов.