Владислав ГРУШАКЕВИЧ, фото автора
В последнее время на просторах интернета стало совсем несложно найти рассказы о Китайской стене и прочих достопримечательностях; много пишут об экономике и традициях; часто попадаются статьи о чудачествах отдельных китайцев, но... Возвращаясь оттуда домой, вы все равно натыкаетесь на полнейшее отсутствие у наших граждан каких-либо представлений о том, как там живут обычные люди (или же, честное слово, в лоб хочется дать за «горстку риса» сорокалетней давности), и вообще, выражаясь языком американских фильмов, «на что это похоже».
И можно здесь описывать цены в магазинах, можно рассказывать про огромные торговые центры или грязные окраинные райончики, но слушатель в результате все равно получит лишь ошметки информации, из которой ему нужно будет склеивать что-то свое, снова же в соответствии с какими-то своими представлениями.
Потому в приведенной ниже статье я не буду касаться никаких глобальных общегосударственных вопросов или явлений культуры, а просто попытаюсь передать вам атмосферу действителности, которая окружает там обычного, уже чуть адаптировавшегося к жизни в Поднебесной, западного человека. Точнее студента одного из вузов города Даляня, что расположился на берегу Корейского залива и в который после готового тянуться, казалось, до бесконечности, лета, наконец пришла осень...
...В Далянь наконец-то пришла осень. Воздух стал прохладным, подули ветры, а дожди принялись идти, словно по расписанию – раз в неделю, в течение одного дня. Небо, так и оставшееся беловатым, сейчас начало гармонично сочетаться с землей, на которой появилась желтая, со странным, нерусским акцентом листва. Вдоль дорог теперь еще явственнее начали выделяться по-прежнему зеленые и никак не дозревающие не то кабачки, не то огурцы. Порой они вьются прямо по деревьям или электрическим проводам, грозя при этом сорваться на капоты проезжающих внизу машин.
За оградами из кривых кольев (а-ля украинский плетень) высоко в небесной синеве засияла оранжевым хурма. Причем среди старых кирпичных коттеджиков и приземистых красных пятиэтажек пятидесятых годов прошлого века, которые, похоже, когда-то составляли сердцевину нашего студгородка, ее оказалось так много, что хозяева даже не стремятся собирать ее всю с деревьев. Плоды так и падают наземь с недосягаемо высоких ветвей.
Старые райончики состоят из грязных домов красного кирпича, которые каким-то чудом еще не развалились. Когда-то они, вероятно, были общежитиями, и я чуть не схватился за голову от ужаса, в первый день решив, будто мне предстоит там жить. Китайцы, приехавшие, из деревень в пятидесятые годы, частенько ведут здесь привычный для себя образ жизни: обносят свои маленькие участочки (ничего, что у дома пять этажей) приземистыми оградками из плоских кусков скальной породы и выращивают на них кто что. Некоторым же гражданам, судя по всему, деревенской романтики недостает до такой степени, что меж этих пятиэтажных домов, в сотне метров от тридцатиэтажных зданий и элитных гостиниц, прямо рядом с проезжей частью и современными общежитиями, совсем неподалеку от интернет-кафе, из гнилых досок и кусков железа да потрескавшегося шифера они возводят небольшие сарайчики, где держат коз или кур. И потом, проходя мимо этих поросших топинамбуром угодий, ты начинаешь вспоминать свою деревню и свое детство, где точно так же пахло козьей шерстью и где точно так же машины, прыгая по колдобинам, проезжали под сенью широких листьев, просвечиваемых солнцем... К бабушке в гости.
Среди этой небольшой резервации пятидесятых годов, иногда вдруг попадаются полутемные магазинчики со вполне обычным ассортиментом из продуктов, питьевой воды, макарон и вещей первой необходимости – часто, впрочем, довольно большие относительно тех, которые можно видеть в Беларуси (но при этом и все такие же незаметные – наверное, оттого, что обычно ютятся в закутках используемых для чего-то другого зданий).
Впрочем, среди осени от этих райончиков почему-то не веет потерянностью. На крышах домов часто можно видеть водонагреватели, работающие от солнечной энергии. Где-то останавливаются вполне современные машины с китайскими флажками на крышах или на местах значков производителя – в том случае, если автомобиль по трагической случайности оказался-таки сделанным в нелюбимой Японии. А дорожки, покрытые вполне себе целым асфальтом, еще явственнее указывают на то, что жизнь здесь, пусть и замедлилась на каком-то моменте, но отнюдь не замерла. И в подтверждение тому пробегут, куда-то торопясь и о чем-то щебеча, две студентки в ярких платьицах, или промаячит молодой фотограф, снимающий желтые листья каким-то страшно навороченным фотоаппаратом.
А еще чуть в стороне мы найдем парк, где среди желтых листьев все так же и грустно, и радостно одновременно найдется поставленный вместо жесткой скамейки, ставший кому-то ненужным, тяжеленный, аристократично черный мягкий диван с метлой, забытой кем-то из отдыхавших на нем дворников. Но снова же – здесь отнюдь нет потерянности. Ведь достаточно всего лишь еще чуть-чуть пройти в сторону, и мы попадем на спортплощадку, где встретим приземистого седого старичка, который вначале, казалось, просто шел мимо турников. И вдруг... – прыжок! Старичок цепляется за перекладину и уже через миг начинает вытворять на ней такие кульбиты, на которые я не способен и в мои 24.
Потрясенно продолжаем путь. Снова вниз по узеньким дорожкам – туда, где дворники собирают опавшие на асфальт листья, а школьники выполняют свои разминки и зарядки среди маленьких сквериков. Пробегают вдоль дорог, обсаженных странными кленами с белой шелковистой корой, которая сменяется на них, похоже, темнеющими кусками. А рядом порой можно видеть, как лихая бабушка пронесется на велосипеде, ловко соскакивая с него на ходу, чтобы притормозить на перекрестке, и при этом еще и что-то высматривая в стороне.
Дальше, дальше, дальше, прочь от городка. На ставшую почти пустой центральную площадь, где в поднявшийся осенний ветер, пользуясь свободным от домов пространством, дети запускают дешевых, словно студенческий обед, цветастых воздушных змеев. Да они-то, собственно, и продаются прямо здесь же, по три юаня за штуку. А втайне от меня, как оказалось, и они, и их родители ждут, когда у тротуара появится большой полицейский автобус, из которого на площадь выкатятся шестеро китаянок в черной кожаной форме и солнечных очках. Потом средние двери машины откроются, и непробиваемого вида девушки выведут на свет пять лошадей. Раз-два – и пятеро полицейских одновременно окажутся сидящими в седлах, сияя шашками на поясах и кокардами на шлемах для верховой езды. Декоративный конный патруль главной площади, посмотреть на который находятся желающие даже в осеннюю погоду.
Вздыхаю. И снова в желтизну, за кайму золотистых деревьев, вокруг главной площади. Там же скрываются какие-то памятники, спортплощадки, где все так же не устают заниматься спортом старики и дети счастливых родителей. Чуть в стороне снова стоят рядком столики, за которыми пожилые люди в плоских кепках по десять человек могут следить за идущей в центре партией.
По вечерам в укромных полубандитских закоулках, во дворах, да и просто вдоль оживленных дорог очень часто можно видеть компании людей, отчаянно режущихся в карты, шахматы (которые здесь представляют собой тяжеленные плахи с вырезанными на верхней стороне иероглифами), или, хоть и совсем редко, но таки в тот самый ма-джонг.
Однако если карты и шахматы – увлечения все же больше мужские и не для такого уж широкого контингента, то вот уж что здесь является занятием по-настоящему массовым, так это танцы. Теплыми вечерами некоторые крупные площадки в парках, возле офисных зданий, да и вообще где угодно, превращаются в своего рода организованные танцполы, где десятки, а иногда и сотни человек просто танцуют, стараясь повторять движения за обычно невидимым ведущим и двигаться более-менее синхронно под несложную ритмичную музыку.
Тут же, неподалеку от них, молодежь (обычно человек шесть) играет в бадминтон, кто-то гоняет на скейтах и роликах. Чуть поодаль изредка можно найти мастера каллиграфии. Причем тот конкретный человек, которого я видел (никаких тебе седых бород и длинных одежд, просто мужичок с сигаретой, какой запросто мог бы стоять на рынке днем), выписывал, вероятно, некие стихи на квадратных плитках тротуара (одна плитка – один иероглиф) обычной водой, которая высыхала уже через две минуты – и никакого тебе «руками-не-лапать-шедевр-на-века».
Также не очень часто и чуть в отдалении от общего веселья можно встретить группы людей (в основном средних лет и старики, но не всегда), выполняющих плавные движения тайцзицюаня. Некоторые из этих групп даже не ленятся добывать специальную одежду, кто-то доходит и до прямо энергетических упражнений...
И да, чуть не забыл сказать о том, без чего здесь совсем уж никуда, – чисто молодежное перебрасывание мячика ногами. Причем забава эта носит здесь настолько организованный характер, что длинные пернатые шарики-воланчики для этого дела можно купить на входе едва не в любой магазин.
Вообще же спорт в формате всяких мелких разминок и приседаний китайцы любят. Также просто среди города можно найти некоторое количество спортплощадок с приспособлениями довольно экзотического вида. Причем народу (дети и пожилые люди) на них по вечерам собирается порядочное количество, но при этом и как-то так, чтобы всем всего хватало. А рядом с той площадкой, мимо которой мне пару раз доводилось ходить, обнаружилась еще и вот такая беседочка, где время от времени собираются вышедшие на пенсию артисты, которые просто играют и поют для души (меня тоже просили спеть «Катюшу», котороя прозвела фурор в пределах спортплощадки).
Причем традиция бескорыстного играния где-нибудь в парке, просто для души – дело, похоже, довольно распространенное, о нем можно прочитать и в учебниках китайского языка. В другом месте, к слову говоря, мне попадался еще один старик, просто игравший на аккордеоне среди вечернего скверика. Впрочем, встречаются здесь и музыканты, что играют за деньги. Кто-то пользуется одной-единственной скрипкой или хуцинем (тоже скрипка, но традиционная), а кто-то выходит на публику с ног до головы увешанный колокольчиками, барабанчиками и прочими издающими звук вещами.
К слову, один из таких встреченных мною музыкантов оказался оборудован специальным магнитофоном, который по какому-то движению артиста выдавал благодарности бросившим монетку. И, если уж говорить о технических хитростях, то на ум приходит еще вот какой момент: когда однажды флейтисту во все той же беседке не нашлось компании, он извлек из сумки радио и, настроив его на волну какой-то древней китайской классики, запросто вплел голос своего отлаженного инструмента в звучавшую музыку.
Ну, и чтобы закончить тему спорта в массах, все же нельзя не упомянуть еще об одном, странном на вид явлении: стадионе с беговыми дорожками, который зимой, похоже, превращается в каток, а теплыми летними вечерами служит людям как место, по которому можно просто ходить. Кругами. Причем молодежи, участвовавшей в этом странном шествии, оказывалось не так уж и мало, чего мне, простите, уж никак не понять.
Итак, вы представили по отдельности все, о чем я тут понаписывал. А теперь представьте все это вместе, на расстоянии нескольких метров друг от друга, массово и все так же дружно организованно. И вы получите площадку у входа в большой парк летним вечером. Это феерично: музыка, невероятно как не смешивающаяся друг с другом. Тут все то же сотенное каре, двигающееся в своих умеренных ритмах, а в шаге от его края – люди танцуют вальс на каменных плитках, а рядом на расстоянии в пару метров от них носится на роликах молодежь, иногда довольно странного вида, и каким-то чудом умудряется не задевать играющую в бадминтон другую молодежь, на «поле» которых изредка залетают пернатые мячики от студентов, подбивающих эти самые мячики. А через поворот от студентов – люди с огромными цветастыми веерами, в специальных одеждах, выполняющие, пусть и довольно неумело, но какие-то групповые танцы.
А выходя оттуда на тихие улицы, иной раз можно увидеть учеников музыкальной школы, которые втроем, никого особо не стесняясь, играют на флейтах какие-то хитрые мелодии (один из музыкантов сильно перепугался, когда девушка с флейтой сказала ему, что их музыку слушает иностранец). И пары – китайские, прекрасные в простоте и светящейся улыбками на их лицах искренности, пары. Простоте и искренности, проступающих почти во всем: в том, как китайцы сажают своих уставших барышень себе на спину и доносят до дома, в том, как они кормят их, когда те голодны, в том, как барышни, смеясь, толкают локтем своих кавалеров, когда их что-то не устраивает, в том, как эти самые пары, просто усевшись на траве где-нибудь, где потише, что-то вместе упорно учат, разложив конспекты...
И плывут, плывут над ними в праздничные дни череды пестрых воздушных змеев...
Словом, таков он, Китай. Рай для тех, кому достаточно от жизни просто радости.
Окончание в следующем номере