Анна БОДЯКО, фото Анны НЕЖЕВЕЦ

Не так давно на конфе­ренции, посвящен­ной агроэкотуризму, чиновники озвучили свое видение развития данной отрасли. По их мнению, од­ной из приоритетных задач должно стать восстановле­ние брошенных деревень. Журналист «ТиО» побывала в некоторых подобных деревнях Хойникского и Брагинского районов - всего в нескольких киломе­трах от зоны отчуждения. Правда, возрождают эти населенные пункты совсем не хозяева усадеб.

Кто такие «навалоки»

В результате аварии на Чернобыль­ской АЭС загрязнению подверглось 23% территории нашей страны. Сей­час жителями загрязненных террито­рий считаются около 1 млн 100 тысяч белорусов.

Стреличево - небольшой поселок Хойникского района в трех километрах от 30-километровой зоны вокруг Чер­нобыльской АЭС. Въезд в зону отчуж­дения - только по пропускам. Стреличево - своего рода последняя граница цивилизации, последнее «живое» ме­сто на карте. Точнее, полуживое: по­сле аварии на ЧАЭС Стреличево тоже попадало под отселение. Первое, что бросается в глаза приезжающим в этот поселок, - улица с одинаковыми двух­этажными домами, заброшенными и разрушающимися. Впрочем, в неко­торые из них заселились люди, отпра­вившиеся в зону от безысходности. Женщина, представившаяся Полиной Михайловной, рассказывает историю своей семьи, переехавшей сюда в 1997 году из Казахстана: волна национализ­ма вкупе с экономическим кризисом заставила русскоязычных жителей бе­жать из страны, за бесценок прода­вая дома или вовсе бросая имущество. Сейчас около 80% населения Стреличева - русскоязычные переселенцы из Узбекистана, Казахстана, Таджикистана, Киргизии. По словам Полины Михай­ловны, местные встретили их непри­язненно: «Нас тут называют «навалоки» - мол, понаехали, «навалаклися», как здесь говорят. В первые месяцы не­возможно было выйти в магазин, столь­ко было злобы и ругани. Впрочем, сей­час конфликт сгладился. Нас обвиняют в том, что мы всё разворовали и разва­лили. Совхоз убыточный, я подрабаты­ваю сторожем в местной конторе; там нет света и отопления - отключили за неуплату. Но ведь мы, напротив, пыта­лись восстановить здешнее производ­ство. А вот вернувшиеся сюда урожен­цы Стреличева просто сдают квартиры, которые они получили в Минске, Гоме­ле, Мозыре, - им хватает этого дохода».

На закономерный вопрос о радиа­ции женщина утверждает, что не жа­луется на здоровье, но как только вы­езжает в незагрязненную местность - у нее начинаются ужасные головные боли. И тут же рассказывает историю о родственнике, который, переехав в Подмосковье, не прожил и двух меся­цев. Сначала я отношу этот рассказ к разряду суеверий, но вскоре неодно­кратно буду слышать нечто подобное - даже от весьма образованных лю­дей, учителей здешней школы. Един­ственное, на что жалуется Полина Ми­хайловна, - это огромное количество ворон, уничтожающих все посадки на огороде. Стаи этих птиц действительно постоянно кружат над поселком, что, как говорится, не добавляет оптимиз­ма и без того нерадостной картинке. Их карканье становится постоянным зву­ковым фоном нашей поездки в Стреличево.

Впрочем, утверждение о недруже­любном приеме некоторые семьи пе­реселенцев опровергают, говоря, что местные помогали им продуктами и рассадой, а сами учились у них гото­вить плов, манты и самсу.

Еще одна особенность Стреличева, помимо заброшенных разрушающих­ся домов, - почти полное отсутствие людей на улицах (до 1986 года здесь жило более трех тысяч человек, сейчас - около тысячи) и нелогичная, неудоб­ная планировка: то и дело упираешься в свежевыкрашенные заборы, которые огораживают пустые участки земли: вероятно, когда-то за этими заборами стояли здания. Заходим в местную сто­ловую, интерьеры которой выдержа­ны в советском стиле: окошко раздачи, накрытые клеенкой деревянные сто­лы, лавки, железные кружки. Кажется, время здесь замерло, и с 80-х ровным счетом ничего не изменилось. Нас тут же встречают сообщением о том, что время обеда уже прошло и предложить нам могут только чай и булочки. Цены в стреличевской столовой тоже впол­не «советские»: 4 порции обходятся нам всего в три тысячи белорусских ру­блей. Кстати, чуть позже от учительни­цы физики, регулярно производящей замеры радиации, узнаем, что именно вода загрязнена в наибольшей степе­ни: в ней существенно превышено со­держание цезия, в то время как продук­ты почти в норме. Местную воду - по крайней мере в школе - детям пить не разрешают. На нас, впрочем, это почти не производит впечатления: хотя в багажнике лежит предусмотрительно припасенная в Минске вода, предосто­рожности кажутся почти неэтичными - в конце концов, люди живут тут годами.

Та же учительница рассказывает, что угроза радиации ее почти не пугает: до переезда в Стреличево она жила в ка­захском поселке Калинин, рядом с ура­новыми рудниками; кроме того, с на­чалом экономического кризиса 90-х годов в их домах исчезли электриче­ство, вода и отопление, а учителя оста­лись без зарплаты. На фоне таких усло­вий перспектива жизни вблизи зоны отчуждения показалась вполне прием­лемой. В местной школе - 191 ученик. Больше половины из них приезжают на школьном автобусе из нескольких окрестных деревень. К слову, большин­ство учителей, как и директор, ездят сюда на работу из Хойников.

Жители зоны отселения вообще, за редким исключением, реагируют на нас настороженно, а то и вовсе не­дружелюбно. Самая распространен­ная фраза - «не снимайте». Чтобы уго­ворить кого-то сказать несколько слов на камеру, надо обладать фантастиче­ским даром убеждения. Николай Алек­сандрович, приехавший сюда из уз­бекского городка, - один из немногих, кто после долгих уговоров соглашает­ся побеседовать и даже приглашает в дом. В квартире, по узбекской тради­ции, есть курпача - матрас и подуш­ки на полу. Николай Александрович - водитель автобуса, который развоз­ит обеды работникам совхоза. Каждое утро эти люди по пропускам проезжа­ют в зону отчуждения работать на по­лях - там выращивается зерно, посту­пающее на стреличевский спиртзавод. Нас уверяют, что зерно из зоны отчуж­дения проходит строгий контроль, но сам факт того, что максимум в 30 кило­метрах от ЧАЭС - в районе, попасть в который можно только по пропускам - засеивают поля и собирают урожай, вызывает шок.

«Зоны жизни» рядом с зоной отчуждения

В нескольких километрах от Стреличева находятся отселенные дерев­ни Людвин и Рудное. В Людвине нас встречает длинный ряд пустых полу­разрушенных домов без окон, а ино­гда и без крыш. На домах красной краской нанесены номера - остатки строений должны быть захоронены. В деревне всего один жилой двор. В соседнем Рудном их около пяти. Сре­ди разрушенных домов двое мужчин сеют зерно - почти библейская кар­тинка с поправкой на свершившийся апокалипсис. Один из сеятелей тради­ционно отвечает, что не боится ника­кой радиации: сразу после аварии он находился почти рядом с реактором, эвакуировал людей из Красноселья. По улице с разрушенными домами ба­бушка ведет за руку двух маленьких внуков, приехавших к ней на Пасху.

Перерывом в поездке по заброшен­ным деревням становится попытка устроиться на ночь - успешная, несмо­тря на то, что заблаговременно места в гостинице мы не бронировали. На­шим приютом стала единственная в Брагине гостиница «Верас», на удив­ление оказавшаяся более чем прилич­ной по меркам белорусской провин­ции: в стандартном номере есть душ с горячей водой, небольшой холодиль­ник и телевизор. Интерьеры довольно симпатичны и ненавязчивы, а кровати вполне удобны (впрочем, возможно, взяла свое усталость); на этаже можно найти курительную комнату, есть также бар и прачечная. Одним из су­щественных достоинств гостиницы можно без колебаний назвать друже­любный отзывчивый персонал и поч­ти полное отсутствие «совка». «Верас» предлагает постояльцам размещение в 40 номерах - стандартных одномест­ных и двухместных, а также люксах. За ночь в стандартном двухместном но­мере постояльцам придется заплатить 60 с небольшим тысяч белорусских рублей с человека, «люкс» стоит в два раза дороже.

К слову, население самого Браги- на после чернобыльской катастро­фы сократилось почти втрое: сейчас в поселке живет чуть меньше четырех тысяч человек. Единственной досто­примечательностью поселка можно назвать местный исторический му­зей.

Деревни Брагинского района тоже попадали под отселение - здесь та же картина, что и в пограничных с зоной селениях Хойникского района: разру­шенные пронумерованные дома, ко­торые планируется захоронить. Впро­чем, в одной из таких деревень живет почти 70 человек. Это преимуще­ственно пенсионеры, вернувшиеся в родные дома; однако есть и молодые семьи, потерявшие надежду получить жилье хотя бы в Брагине и не имею­щие достаточного дохода; самоволь­но заселившиеся в пустующие дома выходцы из других стран. Бабуш­ка, вернувшаяся в родную деревню, объясняет возвращение довольно просто: эвакуировали их в Речицкий район, где уровень загрязнения не намного меньше. Жалуется на отсут­ствие магазина: по средам и субботам продукты привозит автолавка, но чет­кого расписания у нее нет. «На про­шлой неделе была плохая погода, и я не смогла несколько часов сидеть на улице, выжидая машину. Осталась без хлеба», - рассказывает она.

Одна из поселившихся здесь се­мей приехала в Брагинский район из Карелии. Мотивация переезда по­ражает: врачи посоветовали им сме­нить климат для ребенка. «И вы при­ехали в чернобыльскую зону?» - я уже не пытаюсь скрыть недоумения. Отец семейства говорит, что эколо­гия плоха везде, и приглашает нас посмотреть на его поросенка и убе­диться, что у животного не три уха и не пять ног. Рассказывает, что летом нет спасения от уничтожающих ого­род диких кабанов: в зоне их разве­лось огромное количество. Эту се­мью называют «болотянки» и «люди на болоте»: занятый ими дом нахо­дится на краю деревни, у речки и осушенного болота.

Возле калитки замечаю березу и две трехлитровые банки собранно­го из нее сока. Несмотря на то, что за два дня, проведенных в этих краях, к местным реалиям успеваешь при­выкнуть, такие картины все еще по­ражают.